«Бессмыслица какая-то», — с тоской подумал я.
Но мой клиент еще раз повторил эту бессмыслицу, смакуя каждое слово: «НЕ ВИНОВЕН — ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ!» — Он прямо-таки корчился, восторгаясь своей уловкой, сути которой я никак не мог раскумекать.
— Допустим, я так скажу…
— Да ты понимаешь, что ни один судья такого никогда в жизни не слышал?!
— Ну и что?
— Судья удивится!
— Чем же это мне поможет?
Мы стояли лицом к лицу под вывеской «American Airlines».
— Ну, ты даешь! — с обидой сказал пассажир. Он вложил в мое дело столько изобретательности, столько души, что готов был полюбить меня, но я отталкивал его своей тупостью:
— Если судья удивится, он скажет: «ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?» и, стало быть, позволит тебе говорить… Желаю удачи, Lobas!
Пассажир подхватил разделявший нас чемоданчик.
— Сэр, куда же вы?! — воскликнул я в отчаянии. — Как же вы после всего бросаете меня на произвол судьбы?!..
— Что еще такое?
— Как «что»? Судья-то, наверное, скажет: «Что случилось?», а вот что я ему скажу?
Мой добрый гений взглянул на часы, он опаздывал к самолету.
— Слушай меня внимательно! Когда судья произнесет: «Что случилось?», ты скажешь ему так: «Ваша честь: обратите внимание только на одно обстоятельство…»
Но я — не слушал! С криком: «Стойте! Погодите!» я метнулся к чекеру, схватил авторучку и путевой лист и на нем, на своей сегодняшней путевке, вкривь и вкось понесся строчить обрывки слов той потрясающей речи, которую научил меня произнести в уголовном суде незнакомец, выдававший себя за комиссара полиции Чикаго.
Ты еще услышишь эту речь, читатель; но всему свое время…
Глава семнадцатая. СУД
1.
Подъезжая к «Мэдисону», я вспомнил, что с утра ничего не ел. Повернул за угол, к боковому входу, отдал ключи аргентинцу Альберто: подвинешь, мол, мой чекер, если очередь тронется, и — бегом за два квартала, к тележке под полосатым зонтом. Пожадничал: купил не тоненькую сосиску, а толстенную сардельку. С луком, с горчицей! И — назад. Уселся на капоте и, попеременно дуя на сардельку и пробуя ее губами: остывает ли? можно ли уже куснуть? — стал наблюдать за «чокнувшимся» швейцаром.
Фрэнк то ли снова собрал таксистов, то ли вообще не отпускал их от себя. Он расхаживал перед шеренгой, приговаривая в такт шагам:
— ОТЕЦ И СЫН ЕХАЛИ В АВТОМОБИЛЕ.
Ать-два!
— ПОПАЛИ В АВАРИЮ, И ОТЕЦ ПОГИБ…
— Бедняга! — фальшиво посочувствовал Ким Ир Сен чужому несчастью; Фрэнк поморщился и продолжал:
— КОГДА ПОСТРАДАВШИХ ДОСТАВЛЯЮТ В ГОСПИТАЛЬ, ДОКТОР ЗАЯВЛЯЕТ…
Ать-два!
— Я НЕ МОГУ ОПЕРИРОВАТЬ ЭТОГО МАЛЬЧИКА, ОН МОЙ СЫН…
— У меня никогда не было аварии, — хвастливо заявил Акбар, выуживая из термоса кусок мяса. — Я хороший водитель!
Властным жестом приказав болтуну заткнуться, Фрэнк замер на месте и вдруг озадачил таксистов довольно-таки неожиданным вопросом:
— КТО ЭТОТ ДОКТОР?
Ким Ир Сен, Акбар и Альберто угрюмо молчали.
— КТО ЭТОТ ДОКТОР? — повторил швейцар, но несчастные, съежившиеся под его гневливым взглядом кэбби безмолвствовали.
Из вращающейся двери показался гость, и Фрэнк издевательски хмыкнул:
— Такси, сэр?
— Пожалуйста! — откликнулся гость, не догадываясь, что симпатичный, открывающий перед ним дверцу кэба швейцар действует как настоящий садист.