После выхода этой статьи Веру словно подменили, она стала какая-то другая. Из нежной, хрупкой, скромной девушки Вера превратилась в вульгарную, ярко-накрашенную, хамоватую девицу. Лишь только пятёрки по всем предметам спасали Веру от отчисления из школы, единственная золотая медаль выпуска, которой можно было простить всё.
А потом был выпускной, Вера в красивом пышном золотом платье с заслуженной золотой медалью. Она присела рядом со мной за накрытым столом, посмотрела прямо в глаза и заговорила.
– Вот не пойму я тебя, Волошин. Почему ты такой рохля? Почему ни разу не схватил меня за руку, не встряхнул и не сказал, что я стала последней дрянью? Почему не отыскал во мне снова ту девочку с жёлтыми тюльпанами? Ходишь весь кислый, куксишься, смотреть тошно. А я ведь тебе назло изменилась, только ты ничего не заметил. Ты вообще весь какой-то в себе…себе любимом. А Борька меня заметил. И я пойду с ним сегодня стану женщиной.
Вера зло посмотрела на меня, подхватила подол платья и опрометью бросилась из актового зала. Я потом её долго не видел, не слышал о ней ничего. И только по осени услышал разговор местных бабушек у подъезда:
– А Вера то тихоня – дочка Марты Самохиной не такая уж и тихоня оказалась. Нагулялась с этим прохвостом Борькой Селивановым и в подоле принесла.
– Да иди ты? Срам та какой. А Борька что?
– Что? Поматросил и бросил, уехал, теперь и концы в воду.
– А Верка то что? А Марта то с ней как теперь? Девке то ведь семнадцатый год всего пошёл.
– Да аборт сделали. Да, криво сделали, еле Верку откачали. Теперь она детей иметь не сможет. Вот Бог всё видит. Нечего таким блудницам мамашами становиться, уродов рожать.
Помню, как от услышанного, мне стало тошно, грязно, как будто меня в помоях обваляли. Я пришёл домой и выпил всё, что нашёл в баре родителей. Пьяный и злой я возненавидел Веру и когда встретил её спустя десять лет, решил ей отомстить за всё: за то, что меня не замечала, за слова на выпускном, за то, что убила ребёнка, и за то, что не узнала при встрече.
Нет, поначалу я был нежен с Верой, мы сыграли красивую свадьбу, поехали в свадебное путешествие в Италию, как мечтала любимая. Мы долго и страстно занимались любовью. Да, мне казалось, что Вера любит меня. И я чуть было не отказался от своего плана мести. Но прошли пару месяцев, а Вера всё не беременела, хотя мы не предохранялись. Я не единожды говорил любимой, что хочу малыша и детский смех в нашем семейном гнёздышке. А она молчала. Я решил для себя: если Вера скажет мне правду про неудачный аборт, и что не может иметь детей, значит, она мне доверяет, а доверие – основа любви. Но Вера не признавалась. И тогда я уже предложил обследоваться. Так начался наш новый этап в отношениях: постоянные анализы, обследования, диеты, секс по расписанию, соблюдение цикла. По сути, я издевался и над собой тоже. Но, видя, как гаснет Вера, и ожидая от неё правды, я не сдавался. Нет, врач не сказал нам, что Вера не сможет иметь детей, не открыл мне и глаза на аборт в молодости, но содрал три шкуры и приказал делать и делать ЭКО, пробовать, стараться, правильно питаться. После первого уже ЭКО Вере было настолько плохо, что она стала похожа на тень. Эмбрион не прижился. Веру мучили дикие боли, её мутило, упали силы. А я ждал, что вот сейчас то Вера скажет всё как на духу. Чем дольше любимая молчала, тем больше я жаждал правды и злился на неё. После второй неудачной попытки ЭКО я распалился, как никогда, пошёл в клуб, надрался, как свинья, и пьяный ночью устроил Вере скандал. Я проклинал её, говорил, что она – не женщина и не любит меня, раз не может мне родить наследника, и что со мной живёт из-за денег, а я её брошу и найду себе молодую здоровую тёлку. Утром после меня встретил крепкий сладкий кофе, рассол и любимые блинчики, которые вкусно готовила Вера…и молчание. Вера непривычно молчала – ни слова укора, упрёка, тревожное молчание, и боль в глазах. И я снова ненавидел Веру, ещё больше ненавидел за ложь, недоверие и эту её покорность. После четвёртого ЭКО врач с привычным сочувствием сказал: «Вера, Никита, сожалеем, но эмбрион не прижился. Вы не отчаивайтесь, надо ещё пробовать. У нас с вами всё обязательно получится.»
Мы сели в машину возле клиники. Я нервно закурил, смятённый самыми разными чувствами от досады, раскаяния перед Верой, сочувствия к ней, страха за собственную немощность, сомнений до злости к любимой, к себе, к нам и к Борьке. Вера зарыдала, забилась в кресле машины, как раненая птица, чего с ней никогда не было.