Он сел на кровати, и её проржавелая сетка громко скрипнула. Щурясь спросонья, Матвей пытался разглядеть, что на дворе – ночь или уже рассвело. В сером сумраке коридора было видно, как малышня начальных классов, словно сумасшедшая носится по спальному корпусу. Зевнув, он нащупал у себя за спиной подушку.
– Сегодня мы не учимся! – восторженно распевал щуплый малец, пробегавший мимо. – Не учимся! Не учим…
Но тут на него обрушилась подушка, и, не докончив последнего слова, он растянулся на полу. Ничуть не обидевшись, вскочил на ноги, и его круглая физиономия просияла.
– И не больно, и не больно, – пролепетал он с глазами наполняющимися слезами.
– Может, теперь ты замолчишь? – Матвею стало стыдно за свой поступок, и он натянул на голову лиловое одеяло. – А если ты посмеешь швырнуть в меня подушкой, – упредил он из-под одеяла мальчишку, разгадав его намерения, – то я дам тебе в морду.
– Да ведь я на неё только смотрю! – возмутился мальчик. – Она же лопнула. Я весь в перьях.
– Сам виноват – незачем было кукарекать среди ночи.
– Ха-ха-ха! – Звонко рассмеялся малец. – А сейчас вовсе и не ночь. Взгляни на небо, оно посветлело, – важно заявил малец, любивший уснащать свою речь выражениями, заимствованными у взрослых. – Неужели ты забыл, какой сегодня день?
Матвей снова сел на постели, живо сбросил одеяло и спустил ноги на пол.
– Да знаю я, знаю, – процедил он, в душе так же обрадовавшись, что наступили каникулы. Сон как рукой смахнуло, чуть впалые голубые глаза весело заблестели.
– Да, каникулы, – подтвердил малец. – И мы целую неделю не будем учиться! А главное – не надо ездить на подсобное хозяйство и ишачить там.
– Ни о чём другом и думать не можешь, лентяй ты эдакий! – укорил Матвей, потягиваясь и тут же прихвастнул. – Ну, я‑то и так особо не батрачил на подсобном.
– Это ты так думаешь, – ехидно сощурился малец. – Если пропускал, то придётся отрабатывать все пропуски. Нам так Иван Яковлевич пригрозил.
– Если не уймёшься, твоё образование я продолжу сейчас! – и Матвей сделал вид, будто собирается дать вредному пацанёнку хорошего пинка; впрочем, он не думал приводить свою угрозу в исполнение, но для пущей острастки потянулся в сторону забияки. – Как тебя звать, пацан?
Малец испустил вопль притворного ужаса и бросился наутёк, перепрыгнув через свою кровать и через пустую кровать у двери. На ней спал в школьные будни Васька Русов, но его забрал кто-то из воспитателей домой, и кровать пустовала. На пороге малец остановился и, чувствуя себя в полной безопасности, вступил в переговоры.
– Никита меня звать! – выпалил он, раскачиваясь на тоненьких ногах и готовый в любую минуту сорваться с места. – Прогульщик, захвати моё полотенце, – добавил он.
– Ну и наглюка ты, – ворчливо отозвался Матвей. – Ладно.
Он любил попугать младшего интернатовского собрата, но редко переходил от слов к делу.
Взяв оба полотенца, он направился за Никитой в умывальник.
– Ты где, наглый коротышка? – Матвей оглядел умывальник, даже выглянул в форточку. Квадрат неба над головой из тёмно‑синего стал перламутрово‑серым, хотя среди ветвей ореха ещё блестел узкий серп молодого месяца. По всему «Сад-Гиганту» кричали петухи. Малец, пригибаясь и прячась за раковинами, подкрался к Матвею со спины.
– Вот что у меня! – прозвенел он на весь умывальник и он выставил руки вперёд: – Я его назвал в честь советского разведчика Штирлица.
– Где ты его взял? – не скрывал удивления Матвей и принял чёрного щенка, который тут же ткнулся в его руки мокрым носом и попытался лизнуть в щеку, но юноша успел отстраниться и поставил щенка на пол. – Вынеси его на улицу и возвращайся умываться, а то опоздаешь к завтраку.
– Можно я его оставлю? – почти взмолился мальчик. – Я его прячу уже два дня…
– Где? – не поверил Матвей.
На шатких ногах щенок сделал пару шагов и напрудил небольшую лужицу. Неумело тряхнув ушами, он подошёл к Матвею, но тот добродушно его оттолкнул.
– Прекрати, Штирлиц! Фу! Фу! – отдал команду малец. – Нельзя прыгать на людей. Ты меня всего испачкал!
– Так всё-таки, где ты его прячешь? – Матвей наблюдал как малец возится со щенком.
– В старой кладовой, – с гордостью за свою хитрую выдумку, выпалил Никита и зажал двумя руками рот, выпучив на собеседника от страха глаза.
– Не бойся, – миролюбиво произнёс Матвей. – Я не выдам тебя. Только знаешь что, брат, это не очень хорошо. Он же вырастет. Что потом будешь делать?
– Сейчас вернусь, – унося щенка, уже в дверях сказал Никита. – Я мигом.