Одно время так пробовали писать прозаики; тот же, допустим, Битов. Скудный словарь, примитивный синтаксис — чтобы проще было переводить на конвертируемые иностранные языки. И вроде бы в какой-то момент сработало, а потом мода не неслыханную простоту письма рассосалась. Наталья Иванова хранит верность неслыханной простоте критического суждения. Но за последние два года в счастливом доме «Знамени» всё смешалось. Одну за другой публикуют Иванова с Чуприниным директивы, попеременно и последовательно отменяющие современную прозу, поэзию, критику-публицистику, не говоря уж об особенно зловредных изводах, какими здесь слывут патриотизм и всё тот же постмодернизм. Сжигают всё, чему поклонялись, и не находят новых предметов для поклонения. Да ведь и впрямь, совершенно непонятно, что продвигать (кроме как самого себя), что славить, что, наконец, в своём журнале печатать? Невеста Букера и вовсе провозгласила надысь литературный дефолт — и продвигает на Запад уже его. Потом провозгласит абзац, потом — полный абзац, абзац всему и так далее. Но «Знамя» будет выходить, заполняя журнальную площадь милыми уму и сердцу собственного руководства именами и текстами, само руководство продолжит в нём — и в иных местах — печататься; задумавшаяся сороконожка завалилась набок, но как ни в чём не бывало по-китоврасьи продолжает поступательное движение (продвижение), работая на товар.
2005
Золотые люди
Живёт в глухие семидесятые прошлого века в городе Ленина на Неве, в колыбели трёх революций, простая советская семья. Отец — главный инженер, мать — домохозяйка, старшая дочь — умница, красавица, студентка, младшая дочь — умница, красавица, будущая балерина, двоюродный брат сестёр — умница, красавец, научное светило. Золотые люди! И первая среди равных — старшая дочь. Маша. Мария. Вернее, Маша-Мария. Не потому что умница, красавица и так далее (хотя и поэтому тоже), а потому что единственная изо всей родни — а кузенов и тётушек там ещё штук сорок — умеет разговаривать с бешеными суками. Бешеные суки — это русские. А золотые люди — евреи. Такова главная идейная коллизия в романе Елены Чижовой «Преступница» («Звезда», 2005, № 1–2), выдвинутом на Букера, вошедшем в лонг-лист и имеющем, с оглядкой на тостожурнальное харьевско-мординское лобби, превосходные шансы на попадание в заветную шестёрку финалистов, а то и на главный приз. Бешеные суки — это именно русские, а не просто иноплеменники и иноверцы, сиречь гои. К литовцам Маша-Мария (она, кстати, полукровка) испытывает столь сильную симпатию, что, отводя от самой себя обвинения в русском фашизме, открывает им тщательно скрываемую от бешеных сук тайну собственного происхождения и отдаётся самому непримиримому из них не столько по любви, сколько в порядке индивидуальной репарации за содеянное русскими оккупантами с маленьким, но гордым народом. Немцы тоже ни в чём не виноваты, потому что на них нельзя возлагать коллективную вину за преступления нацизма; автор романа — исполнительный директор петербургского ПЕН-центра и хотя бы по должности умеет грамотно расставлять политические акценты. И Маша-Мария буквально заласкивает (в хорошем смысле) невесть откуда взявшуюся немецкую девушку Марту. (То есть взявшуюся из Казахстана, где она родилась в семье высланных русскими из Ленинграда немцев.) Другое дело — бешеные суки: они ненавидят золотых людей люто, изобретательно и, по кстати подвернувшемуся словцу Льва Троцкого, перманентно. И мстить им за это следует по-библейски до семидесяти семи раз. И всё равно будет мало. Кстати говоря, золотые люди, переехав в Ленинград из-под Гомеля, вселились в квартиру, освободившуюся как раз после высылки зажиточного немецкого семейства. Однако отдельной квартиры золотому человеку, пусть и главному инженеру, никто, разумеется, не дал бы. Комнату для прислуги, безошибочно выбрав именно её в силу холопской сущности, уже успели занять две бешеные суки — мать и дочь, две старухи, грязнули и антисемитки. Их Маша-Мария не прощает и после смерти (а умирают они друг за дружкой, и золотые люди хоронят обеих, естественно, за собственный счёт): сперва издевательски укладывает их крематорский прах в кухонное ведро с песком, а затем, уже в финале романа, с ещё большей издёвкой развеивает над еврейским кладбищем. Но это уж она мстит другим бешеным сукам — тем, что осквернили могилу ещё одного золотого человека, отца её собравшегося на историческую родину жениха. Но вот бешеные суки из каморки для прислуги с подозрительной, на иной взгляд, стремительностью умерли — и надо побыстрее захватить каморку, превратив наконец квартиру в отдельную. Да кто ж позволит такое золотому человеку? Только за отдельные деньги! А взяток он не даёт из принципа, да и вообще, как любой главный инженер в советское время — особенно из золотых людей, — живёт от зарплаты до зарплаты. Ну разве что за изобретеньице когда подкинут, а изобретений у него туева хуча, потому что человек он золотой и голова у него тоже, естественно, золотая. Вот только кандидатскую диссертацию бешеные суки защитить не дают.