— Коварное создание, — заявила она вне себя от гнева, — я вырву из тебя покорность моим страстям, если ты не хочешь согласиться по доброй воле.
Она дернула сонетку. В комнате тотчас появились две предупрежденные заранее служанки. Безропотные исполнительницы прихотей госпожи, они давно привыкли возбуждать и удовлетворять их. Почти обнаженные, как и сама хозяйка, с растрепанными волосами, похожие на вакханок, они схватили Жюстину и раздели ее, затем, пока они держали ее, подставляя тело девочки грязным ласкам своей развратной госпожи, та, опустившись на колени перед алтарем наслаждений, принялась тиранить целомудрие, изгонять из него добродетельность, чтобы вдохнуть в это юное тело развращенность и самую изысканную похотливость… Вы не поверите, но бесстыдница начала содомировать девочку, засунув ей в заднее отверстие палец. Одной из женщин было поручено щекотать детский клитор, а другой — ласкать две маленькие, очаровательные, не успевшие распуститься груди. Однако природа еще ничего не нашептала наивному сердечку нашей прелестной сироты: холодная, бесчувственная ко всем ухищрениям, она отвечала лишь тяжкими вздохами и горючими слезами на безостановочные усилия троих лесбиянок. Они сменили позы: развратная Дельмонс уселась верхом на грудь прелестного ребенка и прижалась влагалищем к ее губам, одна из служанок массировала ее одновременно спереди и сзади, вторая продолжала возбуждать Жюстину, чье прелестное личико вскоре два раза подряд забрызгала обильная струя мерзкого семени Дельмонс, которая извергалась мощно, как мужчина. От этого Жюстина пришла в ужас, и вместо возбуждения ее охватило чувство омерзения. Дельмонс же, взбешенная такой строптивостью, дала волю своему неописуемому гневу: она схватила, бедную девочку за волосы, утащила ее в темную комнатку, заперла там и несколько дней держала на хлебе и воде.
Однако мадам Дельмонс не переставала думать о том, как бы удовлетворить свою страсть; она почти забыла о своем уговоре с Дюбуром, который, со своей стороны, предавался другим удовольствиям и, казалось, не думал больше о Жюстине. Наконец жажда мести заставила Дельмонс вспомнить о своем обещании, в голову ей пришла удачная мысль навлечь еще одну беду на голову несчастной девочки, и то, что произошло дальше, покажет, какие коварные способы использовали эти злодеи.
На восьмой день мадам Дельмонс вернула Жюстине свободу.
— Продолжайте заниматься своей работой, — строго сказала она, — и если будете хорошо себя вести, я возможно забуду о вашем непослушании.
— Мадам, — отвечала Жюстина, — я бы очень хотела, чтобы вы взяли кого-нибудь другого на мое место. Я чувствую, что вы не найдете во мне то, что вам нравится, и меня устроила бы работа менее прибыльная, но такая, которая не будет мне столь неприятна.
— Для этого мне потребуется две недели, — сурово сказала мадам Дельмонс. — А пока занимайтесь прежним делом, и если к тому времени не передумаете, я найду вам замену. Жюстина согласилась, и все как будто успокоилось. Примерно за пять дней до истечения этого срока мадам Дельмонс, перед тем, как Жюстина легла спать, приказала ей следовать в свои апартаменты.
— Не пугайтесь, мадемуазель, — сказала она, заметив ее волнение, — я не собираюсь второй раз подвергать вас унижениям и настроена более благодушно. Вы обслужите меня и сразу вернетесь к себе.
Жюстина вошла, но каково же было ее изумление, когда она увидела Дюбура; он, почти голый, сидел между двух служанок Дельмонс, которые усердно возбуждали грязную похоть этого развратника. Еще больше она перепугалась, когда услышала, как за ее спиной захлопнулись двери, и увидела на лице хозяйки выражение, сулившее ей самые ужасные неприятности.
— О мадам, — воскликнула она, бросаясь в ноги жестокой и коварной женщины, — неужели вы приготовили для меня новую ловушку? Как это возможно, чтобы хозяйка так подло воспользовалась беззащитностью и нищетой своей несчастной служанки! О какой ужас, великий Боже! Какое неслыханное преступление вы совершаете против всех небесных и человеческих законов!
— Ну я надеюсь, что сейчас мы займемся настоящими злодействами, — проворчал Дюбур и, приподнявшись, прижал свои грязные губы к нежным устам Жюстины, которая в ужасе отшатнулась. — Да, да, — продолжал монстр, — сейчас ты узнаешь, что такое злодейство, после чего твоя гордая добродетель покорится мне окончательно.
В ту же минуту Жюстину схватили, сорвали с нее одежду, и вот она, совершенно обнаженная, в окружении служанок, предстала перед алчным взором финансиста.
Дюбур, почти уверенный, по его словам, что на этот раз получит как минимум два удовольствия подряд, решил приберечь для последнего то из сокровищ целомудрия Жюстины, к которому он стремился сильнее всего, поэтому для утоления первого пыла старика подготовили маленькую вагину. Злодей приблизился, его подвела сама Дельмонс и, взявши в руку орудие сластолюбия, начала вводить его в тело жертвы. Но Дюбур, как гурман, как ценитель тонких деталей, захотел предварить главное событие некоторыми похотливыми мерзостями, которые всегда оказывали большое воздействие на его потухшие чувства. Злодей решил полюбоваться основным предметом своего вожделения, а зад Жюстины был просто великолепен. Ему быстро предложили его, он наградил его увесистыми шлепками, заставил снова перевернуть жертву, грубо потрепал нежную поросль в ее промежности, несколько раз ущипнул ей соски и принялся за трех окружавших его красоток, желая подвергнуть их тем же испытаниям. Особенно возбуждала его одна из служанок, пышнотелая дева семнадцати лет, будто специально созданная для живописцев и прекрасная, как ангел. К несчастью, в продолжение этой прелюдии его ласкали слишком активно и умело, и увы, случилось то же самое, что и в прошлый раз. Дюбур даже не успел прикоснуться к Жюстине: манящее, хорошо подготовленное отверстие было раскрыто, но трепещущее оружие сникло на глазах, выбросив из себя переполнявшие его соки еще до того, как достигло цели. Оргазм Дюбура был внезапный и неудержимый, и он потерял голову, поэтому не могло быть и речи о том, чтобы взломать крепость девственности.
— Ах ты, черт! Ах ты дьявольщина! — заорал он, бросаясь с кулаками на бедную Жюстину и размазывая свою сперму по ее нижним губкам. — Ах ты мерзкая тварь, из-за тебя у меня ничего не получилось.
— Не расстраивайся, Дюбур, — утешила его Дельмонс. — Бог или Дьявол охраняет эту маленькую сучку, но он не всегда будет победителем: она никуда от нас не денется. Давай восстановим твои силы, у меня есть для этого хорошие средства.
Она натерла ему чресла раствором, эффективность которого была ей известна, затем ему подали бульон с ароматическими пряностями, действие которого, по ее словам, было волшебным. К этим возбуждающим средствам прибавились новые упражнения: не осталось ничего, не испробованного тремя женщинами, их похотливость была неистощима на выдумки, они могли удовлетворить любой вкус, разжечь любую страсть; становясь то рабынями, то торжествующими жрицами любви, они то и дело меняли позы, а прекрасное в своей наготе тело Жюстины, слезы и жалобы очаровательной девочки придавали этой сцене необыкновенную пикантность. Дюбур оживился и вновь приблизился к предмету своего вожделения. Ему снова, как и в первый раз, подставили девичье влагалище.
— Э нет, подайте мне задницу! — закричал он. — Проклятое влагалище принесло мне несчастье, я его ненавижу. Я хотел сорвать цветок невинности, но с природой не поспоришь; так что подавайте мне жопку, милые дамы, только туда я сброшу свой заряд.
Ему тотчас представили маленькие очаровательные ягодицы Жюстины, и распутник начал с поцелуев, которые доказывали, до какой степени владеет его мыслями эта восхитительнейшая часть женского тела. Дельмонс в то время, как две ее наперсницы раздвигали изящные полушария, направляла в отверстие инструмент. Первое же прикосновение исторгло из горла Жюстины ужасный крик, и ее движение помешало натиску. Но Дюбур продолжал свои попытки, и Жюстина дернулась с такой силой, что вырвалась из рук, державших ее, и мгновенно забралась под кровать, испуская вопли и рыдания. Оттуда, словно из неприступной крепости, наша героиня решительно заявила, что никакие просьбы и угрозы не заставят ее вылезти, что она скорее погибнет, чем сдастся. Озлобленный Дюбур начал тыкать под кровать тростью, а Жюстина, проворнее, чем угорь, ускользала от ударов.