– Понравилось?
– И еще как! Это неописуемо! Зиэль, а ведь я теперь ни за что не забуду – как надо! Я теперь умею летать! Боги, какое счастье! Я всегда об этом мечтал!
– Надо же… Рад за тебя. Как с тревогами – поменьше стали?
– Вроде бы… да. Спасибо тебе, Зиэль.
– Не за что. Прощай. И помни: как только доскачешь вон до того валуна – видишь, где межевая мета?..
– Да.
– Сразу вспомнишь сей ночной сон, потому что валун во сне будет очень похож на этот. Потому и вспомнишь. А мои вопросы дочиста забудешь.
– Да.
– Прощай, Лин, авось и наяву посчастливится встретиться.
– Прощай, Зиэль! До свидания! Жалко, что сон такой короткий!
Угу… Пусть я и не способен кого-либо и что-либо любить, а все же одни предметы, люди и явления мне нравятся больше, нежели другие… Или я оттого расчувствовался, что Лин может мне в дальнейшем пригодиться? Скорее всего. Несколько мгновений я даже колебался: может оставить ему в подарок умение летать?
– Перетопчется, чай не птер и не муха. Правильно я говорю, коряга безглазая? Отвечай.
– Как скажешь, Великий Господин.
– Зиэль.
– Как скажешь, Великий Господин Зиэль.
– Просто Зиэль.
– Как скажешь, Зиэль.
Непоследовательность – это мне присуще: тихо-мирно летел, летел на юг, да так и не долетел со старым знакомым разговорился. Потом собирался наведаться на запад и полюбопытствовать своими глазами – как там собираются Морево встречать… Нет, сменилось настроение и я уже не хочу ничего видеть и ни с кем беседовать. Может, попозже. Так это меня… назовем сие человеческим словом – встревожило упоминание Лина о зайчиках да бабочках. Я привык представлять себе нечто вроде зерна или семечка… Я вовсе не хочу этого видеть, и уж тем более прикасаться к этому, но… Мысли мои обязательно возвращаются к этому явлению, может быть и не ежечасно, и даже не каждый год… или тысячелетие, а все же… все же… все же, надо возвращаться. Созерцание получилось весьма даже неплохим, сему и эта… не помешала…
– Возвращаемся.
– Как скажешь, Зиэль.
– Мой господин.
– Как скажешь, мой господин Зиэль.
И снова мы сидим друг напротив друга, я и она, в тесном кусочке пространства, огороженном столь же безликим и почти не осязаемым пространством. И молчим.
Я придумал: однажды я создам себе из этого пространства свой отдельный мир… мирок, маленький, удобный мне и приятный… И я придам ему вид города, это и будет город, точное подобие одного из существующих… Да, все в нем будет подлинное: площади, улицы, царские дворцы, лачуги бедняков, трактиры, конюшни, базарные площади, сточные канавы, крепостные стены… Всем они будут истинны, целиком и полностью готовы для использования и жизни, Только самой жизни в нем не допущу и живых существ, кроме меня, и да пребудет он пуст, град сей – только я и он… Когда-нибудь я непременно воплощу в явь эту внезапную прихоть мою, а пока мне и так хватает забот и любопытства к оным.
– Что ты сейчас делаешь, тварь? Спишь, мечтаешь, томишься, размышляешь? Отвечай.
– Нет, мой господин Зиэль.
– Как ты посмела со мной… А, понял. Ни то, ни другое, ни третье. Я имею в виду: чем ты сей миг занята? Отвечай?
– Я дожидаюсь, мой господин Зиэль.
– Угу. Надо полагать, задай я вопрос о смысле твоего существования, и о промежуточных итогах, ответ был бы тем же? Отвечай.
– Да, мой господин Зиэль.
– Деяние – и в то же время итог. Мне нравятся разумные двоесмыслы, молодец. Слышь, корявая, а ведь ты, небось, и меня надеешься дождаться, а? Отвечай.
Впервые за всю нашу с ней нынешнюю «содержательную» беседу, я почувствовал некоторую заминку с ответом. Впрочем, в этом месте она всегда чуточку спотыкается.
– Я не способна дать определенный ответ на этот вопрос, мой господин Зиэль, не дано мне.
– Хорошо. Но ты понимаешь – сколь бы странно это ни звучало – что и ты не бесконечна во времени?
– Да, мой господин Зиэль, как и все сущее.
– Ладно. Прочь, ты мне надоела. А я посижу еще пару мгновений да и выйду в люди.
Последние слова я произнес в пустоту, ибо собеседница моя испарилась из кусочка пространства еще раньше, чем звуки голоса моего, образовавшие слово «прочь».
Если бы нашелся досужий наблюдатель, способный узреть, как я захожу в избушку на сотворенном острове, то он бы увидел, как я вошел в нее и тотчас вышел, не задержавшись внутри ни единого мгновения. Это мне удобно, это я умею. Воспитанник мой, князь Докари, он же Лин – вот только что доскакал до указанного камня и якобы вспомнил якобы сновидение… Да, вспомнил, и прежняя тревога, что поселилась в этом чутьистом юноше, перемешалась с невероятным восторгом от ощущения только что испытанного полета и с острейшим разочарованием от осознания того, что полет был все-таки во сне… Меня он помнит, а мои вопросы – прочно забыл, как и приказано.