Ярославского вокзалов, привыкли жить размеренно, не спеша – не то, что на окраинах, да ещё европеевских, где каждый прорубал или заколачивал какие-то окна, бегал, суетился, отделался, выпускал собственную валюту, мешал спокойному течению времени и истории.
В брюхе Комсомольской площади урчало метро, выплёскивая время от времени куски той же разноцветной и монотонной толпы, которые тут же сливались с основной массой, превращаясь в единое целое Единой России. Над тротуарами висел плотный гул, разрываемый разве что многочисленными мегафонами, предлагающими прокатиться по городу, съездить в универмаг «Первомайский» или сфотографироваться на память в обнимку с огромной обезьяной в полосатой тельняшке, которая вальяжно расхаживала тут же и лишь иногда она могучей лапой сдвигала свою свирепую рожу набок и из-под неё высовывалась голова молодого человека: сделав одну-две затяжки, он возвращал сигарету компаньонам, и мохнатая уродина снова приплясывала вокруг штатива с фотокамерой, поджидая жаждущих её объятий потомков. Тут же ютились многочисленные старушки, перепродавая сигареты, водку и даже молоко: что поделаешь, жить-то надо, а пенсия… застряла где-то в кремлёвских подвалах.
- Памада, памада! Девачки, каму памаду?! – плохо прочищенными с утра голосами вопили цыганки.
В подземный переход спускались две недорогие шлюшки, бурно делясь впечатлениями после рабочей ночи. А в самом переходе стояли молодые люди в белых халатах, призывая стайку любопытных бросить мирские дела и, поплёвывая в потолок, дожидаться конца света. Они доподлинно верили, что конец света наступит никак не позднее будущего понедельника – так им обещала предводительница Марина Цвигун, бывшая ярая комсомолка, в одну секунду ставшая Иисусом Христом в женском обличье. Невдалеке от них, в углу за коммерческими ларьками, четверо распивали первую опохмелочную бутылку, не обращая внимания на прохожих, проповедников и прочую мелочь, которые в свою очередь «стыдливо» отворачивались и спешили проскочить мимо.
- Ты пей, Васёк, пей, - говорил плотный лысоватый парень, наливая полный стакан водки и суя его толстенькому неказистому господину в чесучовом коричневом пиджаке.
- Да не пью я, отнекивался тот.
- Пей, козёл! – рыкнул ещё один собутыльник и «козёл» почувствовал, что где-то между четвёртым и пятым ребром ему в бочину впилось что-то заведомо острое.
Ойкнув, он всё-таки взял стакан неверной рукой и, захлёбываясь, чуть не срыгивая, проглотил зелье, одновременно пуская слюну.
- Провалилось? Вот и хорошо, - радостно отметил лысоватый. – Но, чтобы прижилось, мы сейчас ещё повторим.
- Ребята…, - проблеял толстый, но его оборвали:
- Пей, ублюдок!
Он безропотно взял стакан, так же давясь и срыгивая проглотил содержимое, так же пустил слюну и осоловевшим взглядом оглядел палачей.
- Вот так, Васёк, - продолжал лысоватый с тем же комсомольским задором, только друзья тебя могут вылечить с похмелюги. Всегда к друзьям обращайся. Но водовка нынче ой как подорожала! Да ещё по утрам. Так что заплатить придётся. Пошарь-как по карманам, может чего и сыщешь.
Толстый тупо посмотрел на парней, икнул и отвёл взгляд в сторону.
- Не понял, Вася? – ласково спросил мучитель.
- Гони монету, козёл! – услышал он от второго. - А то я тебе попку искромсаю на пятнадцать союзных республик.
- Суверенных государств, поправил лысоватый.
- Во-во.
Снова оглядев своих мучителей и смутно догадавшись, что они скорее всего выполнят своё обещание, толстяк полез в карман и, скуксившись, вытащил довольно пухлый кожаный бумажник, который ловко подхватил один из парней. Ничуть не смущаясь, он открыл его и довольно присвистнул, глядя на плотные пачки советских и американских купюр, затем небрежно отправил лопатник в свою сумку, болтавшуюся за плечами.
- Ты понял, дорогой, что это в уплату за выпивку в рабочее время? Вот и хорошо. Значит, со следующими взносами проблем не будет. Рэкет-робингутт к вашим услугам.
Толстяк стоял, ловя жадными губами воздух, а из мутных глаз, налившихся кровью, лились слёзы.
- Поплачь, поплачь, - разрешил лысоватый, - слёзы – это завсегда хорошо. Помогает.
Тут его взгляд упал на ноги толстяка, обутые в новые красивые импортные ботинки с цветастым лейблом на боку.
- Слушай, Вася, мой корешок давно мечтает о таких колёсах. Может одолжишь?