Зигфрид! Человек, сильный духом и чистый сердцем! Вольная птица! Если ты таким войдешь туда и таким пребудешь, ты получишь право желать и ты получишь желаемое!
Но управляй своей мыслью и удержи свой язык, ибо мысль человека возводит его на вершину мироздания, а язык человека принижает его.
Так входи же, Вольсунг-Зигфрид, человек, сильный духом и чистый сердцем!
И Зигфрид оставил своего доброго коня и для вящей предосторожности привязал его к дереву, которое может гнуться, но не ломается, он наточил длинный нож, перекрестился и подошел к пещере.
Он был молчалив и молча вошел в пещеру… Голос дракона Фафнира пропал, лишь тени деревьев еще читались перед мрачным входом.
Тишина застыла, как парящая в воздухе сова; тишина эта внушала страх…
А Зигфрид пошел вперед.
Он вошел в подземелье, которое едва виднелось за густым сплетением ветвей; внутри его было совсем темно… Он прошел по просторному коридору, который в конце разветвлялся на семь коридоров.
И все шел вперед.
Он пошел по одному из этих коридоров, поворачивая то налево, то направо, поднимался и спускался. И все время было темно. И все время было тихо.
Чья-то незримая рука похлопала его по плечу. На каком-то перекрестке он услышал стук скрестившихся мечей, знакомый ему.
Тут во тьме забрезжил свет, слабый, как огонек светлячка.
Тени людей сражались не на жизнь, а на смерть; ни угроз, ни пролятий не было в их глазах, но яростными были удары, которые они молча наносили друг другу.
Зигфрид содрогнулся от ужаса, но тотчас услышал голос существа с бледным и грустным лицом:
— Сильный духом и чистый сердцем… вольная птица…
Зигфрид ринулся в самую гущу мечей, он чувствовал их лезвия, их острия, прикосновения тел дерущихся… И все же он гордо прошел среди них, не глядя по сторонам, но слыша вздохи и стоны сражающихся.
Чья-то рука легонько, как бы ласково и дружески похлопала его по плечу.
В тишине подземелья Зигфрид слышал только звон своей кольчуги.
И он все шел вперед.
Он очутился в залитом мягким светом гроте, где совсем не было тени. Здесь, как в птичьем гнезде, переплеталось бесчисленное множество дорог, шедших по всем направлениям; когда он пошел по одной из этих дорог, на первом же повороте его окружили звери, жаркое дыхание вырывалось из их открытых пастей, звери выпускали когти и яростно били хвостами…
Но он смело прошел среди них, чувствуя, что их жесткая шерсть касается его; прошел не спеша, но и не медля, и слышал позади рычание, замиравшее и не повторяемое эхом…
Незримая рука того, кого он не видел, но кто, несомненно, шел с ним рядом, все время ласково похлопывала его по плечу, не подталкивая, но направляя его вперед, и только вперед…
Опять показался свет, зеленовато-желтый огонек светлячка…
А Зигфрид все шел вперед.
Перед ним был спуск, внизу была круглая площадка, вся усыпаная костями. Здесь было множество скелетов, они стояли стоймя, прислонившись друг к другу и согнувшись словно от усталости; на земле валялись оторванные части скелетов: отвалившиеся черепа с белевшими зубами, с пустыми глазницами, как бы танцующие ноги, позвоночники и ребра двигались — одни ритмично, другие беспорядочно…
Правая рука Зигфрида поднялась было, чтобы сотворить крестное знамение… Но, — сильный духом и чистый сердцем, он решительно прошел между скелетами, чувствуя запах тления, который издавали гниющие кости.
И снова ласковая рука похлопала его по плечу.
А он все шел вперед.
Дорога стала круто подниматься вверх, но он преодолел подъем не учащая дыхания; чуть в стороне было некое подобие печи; он должен был пройти сквозь нее, а внутри нее играли буйные, красные языки пламени, словно в печь подбрасывали ветки дерева; струи воды, бьющие из стен, били в пламя, и шипя, и вскипая, испарялись; дул сильный ветер, вздувавший огонь и воду, и было бы величайшей дерзостью ворваться в этот вихрь…
Но Зигфрид прошел сквозь него, ощущая жар пламени…
И снова незримая рука похлопала его по плечу, как бы желая сказать: «Молодец!»
А он все шел вперед.
Он потерял счет времени и шел куда глаза глядят; тишина угнетала его; вдруг забрезжил тусклый свет, и в этом свете он разглядел на дороге свернувшееся клубком пятнистое, толстое тело; по земле бил хвост с гремушкой на конце, огромной, как яйцо гигантской птицы…
Это была гремучая змея, страж той дороги; она поднимала узкую головку и высовывала черный язык, устремив на человека взгляд своих немигающих горящих глаз, черных, как бархатные пуговицы…