Это был грохот великана. Над ручьем стояла его огромная тень…
И когда он в испуге поднял глаза к шумящим вершинам, меж сосновых вершин кривилось лицо великана…
Великан скалил белые зубы и хохотал, хохотал до упаду…
Тогда Зигфрид весь согнулся и сказал:
«О я, молодой глупец! О ты, вечное птичье безвременье!»
…Но тут выпрыгнул из чащи его знакомец, великан. Подбоченясь, он глумился над ним…
Свистел в кулак и щелкал пальцами перед его носом.
И Зигмунд пошел отсюда прочь…
Большая луна плыла вдоль разорванных облак…
Ему показалось, что эта ночь продолжается века и что впереди лежат тысячелетия…
Многое ему мерещилось. О многом он впервые узнал…
Впереди перед ним на туманном горизонте угрюмый гигант играл с синими тучами.
Он подымал синий комок тучи, мерцающий серебряными громами.
Он напрягал мускулы и рычал, точно зверь…
Его безумные очи слепила серебряная молния.
Бледнокаменное лицо полыхало и мерцало от внезапных вспышек и взрывов…
Так он поднимал клочки синих туч, укрывшихся у его ног…
Он рвал и разбрасывал вокруг себя тучи, и уста его слагали грозные песни…
И видя усилие титана, Зигфрид бессмысленно заревел.
И вот великан поднял на могучие плечи всю синюю тучу и пошел с синей тучей вдоль широкого горизонта…
Но вот надорвался и рухнул угрюмый титан, и бледнокаменное лицо его, полыхающее в молниях, в последний раз показалось в разрыве туч…
Больше Зигфрид ничего не узнал о рухнувшем гиганте… Его раздавили синие тучи…
И когда он заплакал и зарыдал о раздавленном гиганте, утирая кулаками слезы, ему шептали ветреной ночью: «Это сны… Только сны…»
…«Только сны»…
Сокрушенный, Зигфрид чуял, как Золотая Змея собиралась запеть свои гнусные песни, хороня непокорного гиганта.
Собиралась, но не собралась, а застыла в старческом бессилии…
…И вот наконец он услышал лошадиный ход…
Кто-то мчался на него с далекого холма, попирая копытами бедную землю.
С удивленьем Зигфрид узнал, что летел на него кентавр… держал над головой растопыренные руки… улыбался чуть-чуть страшновато.
Его вороное тело попирало уставшую землю; он обмахивался хвостом.
Глубоким голосом кентавр кричал ему, что с холма увидел розовое небо…
…Что оттуда виден рассвет…
Так кричал ему кентавр, промчавшись, как вихрь.
…И понесся вдаль безумный кентавр, крича, что он с холма видел розовое небо…
…Что оттуда виден рассвет…
Утомленный Зигфрид, наконец, уснул. Наступило долгожданное забытье. Ему снились лебеди, которые пролетали над замком, в котором весенею ночью умирал старый король. Молодой сын склонился над стариком.
Нехорошим огнем блистала корона в седых кудрях.
Освещенный красным огнем очага, заговорил король беспросветною ночью: «Сын мой, отвори окно той, что стучится ко мне. Дай подышать мне весною!»
Ветер ворвался в окно, и с ветром влетело что-то, крутя занавеской.
Одинокий прохожий услышал, как умирали в окне старого замка. И были такие слова из окна: «Еще порыв, и я улечу… Будешь ты славен и могуч, о сын мой!»
«Ты выстрой башню и призови к вершинам народ мой… Веди их к вершинам, но не покинь их… Лучше пади вместе с ними, о, сын мой!»
Перестала колыхаться занавеска в стрельчатом окне замка: поникла.
И не знал прохожий, что было, но понял, что — ночь.
Беспросветная ночь…
Толпы северных богатырей собирались к древнему трону, а у трона король молодой говорил новые речи, обнимая красавицу королеву, юную жену свою.
Зубцы его короны и красная мантия сверкали, когда он встряхивал вороными кудрями — весь исполненный песни.
Он говорил о вершинах, где вечное солнце, где орел отвечает громам.
Приглашал встать над пропастями.
Он говорил, что туманы должны скрыться, сожженные солнцем, и что вся ночь — заблуждение.
Огненным пятном горели одежды королевские пред троном, а кругом стояла гробовая тишина.
Хмурились воины, потому что он говорил о сумраке рыцарям сумрака, и только юная королева восторженно слушала эти песни. Глаза ее напоминали Зигфриду глаза Золотой Змеи.
Солнце село. В стрельчатые окна ворвался багрово-кровавый луч и пал на короля. И казался молодой король окровавленным.
В ужасе королева отшатнулась от супруга своего.
Усмехались седые странники, сверкающие латами на стенах, радуясь желанному наваждению.
Из открытых дверей потянулись вечерние тени, и толпа северных богатырей окунулась в тень.
И сквозь тень выступали лишь пасмурные лица закованных в сталь воинов, искаженные насмешливой улыбкой.