В голосе ее — вздох прощенных после бури, а в изгибе рта — память о далеком горе: точно кто-то всю жизнь горевал, прося невозможного, и на заре получил невозможное и, успокоенный, плакал в последний раз.
Но вот вплелась печаль в песни отца, в песни короля. И только белые цветы, белые и смертельно бледные, слетали со струн.
И король поник и сидел без кровинки в лице.
Точно он, король, почуял полет бесшумного темного лебедя из родимых стран. Звали темного лебедя лебедем печалей.
Так жили они на вершине башни, упиваясь высотой в своем одиноком царстве.
Серебро блеснуло в кудрях у короля. Морщины бороздили лицо матери.
За летом наступила осень. Темные тучи отражались в реке свинцовыми полосами.
Одинокая сосна плыла вдаль опущенной вершиной. Серый туман заволакивал вершины деревьев.
Уходили жить под террасу в изразцовую комнату. Изредка прогуливались вдоль террасы.
Королевна выходила в теплом одеянии, отороченном горностаем. Почтенный король прятал свои руки в рукава от стужи.
Он любил топтаться на месте, согреваясь. Его нос становился красным. Оглядывая окрестности, он говаривал королевне: «Скоро выпадет снег».
Пролетали и каркали вороны.
Надвигалось ненастье. Мать сиживала у окна в изразцовой комнате. Не смела выйти на осенний холод — вся седая, вся строгая, вся покорная судьбе.
Отец поговорит о минувшем горе. Голову склонит. Стоит опечаленный.
Тогда прилетал лебедь темный и садился на перила террасы.
Королева боялась лебедя темного. Звали лебедя лебедем печалей.
А потом проливались ливни. Стояла сырость. Приходила северная зима. Блистала по ночам у горизонта полярным сиянием.
Над лесными вершинами пролетал ветер, сжимая сердце смутным предчувствием.
Было тепло и уютно в изразцовой комнате. Была изразцовая комнатка с очагом, тихо пылавшим, с мехами по стенам, с парчовыми и бархатными лавками.
Здесь, прижавшись друг к другу, коротали зиму.
А над головою словно ходили… Раздавались шаги на террасе. Словно отдыхал один из холодных летунов замороженного полюса.
В изразцовой комнатке слушали вьюгу и не жаловались. Только в окошке стоял плач, потому что оттуда била тусклая мгла и там мелькали бледные вихри.
Молодая девушка дремала на коленях державной матери. Отец, сняв свою красную одежду и оставшись в белом шелку и в короне, безропотно штопал дыры на красной одежде и обшивал ее золотом.
Раз в год ночь зажигалась огнями: невидимые силы возжигали иллюминацию. Сквозь морозные узоры из окна рвался странный свет. Всюду ложились отсветы и огненные знаки.
Король подходил к королеве в своей заштопанной одежде, обшитой золотом. Трепал по плечу. Говорил, сдерживая улыбку: «Это просто ночь…»
Иногда в окнах пропадали морозные узоры. Чистая ночь смотрела в окна.
В глубине ночи — в небесах — горели и теплились иные, далекие миры.
Приникнув к окошку, все втроем любовались небом, вели речь о лучшем мире.
А потом начинались первые весенние приветы.
Так проходил год за годом.
А в далеких северных полях одиноко стоял сонный город, повитый грустью.
Почивший король все сидел на гробнице, поджидая убежавшего сына. Шли года, а сын не возвращался.
Тогда мертвец сжал в руке своей жезл и гордо пошел к пустому дворцу; возвращался обратно, влача за собой пурпур мантии.
Вот уже он сходил по мраморной лестнице, над которой повисло странное облако. Вот он уже входил в тронную залу. На тяжелом троне восседал Мрак, повелитель этой страны.
И старик сел на трон и призвал черного лебедя. И говорил лебедю своим глухим, холодным голосом: «Лети к моему неверному сыну и зови его сюда… Здесь погибают в его отсутствие.
Скажи ему, что я сам встал из гроба и сел на трон в ожидании его»…
Лебедь вылетел в открытое окно. Взвился над царским садом. Задел наклоненное дерево… И дерево вздрогнуло и, вздрогнув, опять уснуло.
Светало. В стрельчатые окна пал красный луч. Со стен равнодушно взирали изображения пасмурных рыцарей.
На троне сидел мертвый владыка, поникший и мрачный, заалевший с рассветом.
Весенней ночью король с королевой поднялись на вершину башни в зубчатых коронах и красных, заштопанных мантиях.
Королева стояла у перил, вдыхая весну. Она была красавица севера с синими глазами и с грустной улыбкой, таящей воспоминания.
Король запел свои песни старческим голосом, пытаясь проводить дрожащими пальцами по струнам лютни.
Со струн сорвался только один цветок, да и тот был бледен, как смерть.
И король поник.