Проходил день. Лучи заходящего солнца обливали луга и леса сгущенной желтизной. От опушки леса тянулись вечерние тени.
По освещенному лугу вдоль лесной опушки двигались всадники. Их было двое. Их черные кони под красными попонами с золотыми вензелями бодро ржали, а тени всадников казались непомерно длинными.
Всадники проехали рысью. Старший в чем-то убеждал молодого.
Подул ветерок. Вдоль всей страны протянулась тень неизвестного колосса. Гордо и одиноко стоял колосс, заслоняя солнце. Высилась венчанная голова его, озаренная розовым блеском.
Колосс смотрел на Божий мир, расстилавшийся перед ним. Он был одинок в этом мире.
Он хотел забыться, уснуть. Уходил из мира непонятым.
И вот стоял одинокий колосс вдали, окутанный вечерним сумраком.
Вечером небо очистилось. Меж стволов показались блуждающие огоньки среди мрачной сырости. На темно-голубом небе был тонкий, серебряный полумесяц.
На поляне у обрыва, где зеленели папоротники, сидели, — пригорюнившись.
Пылал красный костер.
Над костром вытягивался старый лесной чародей, воздевая длинные руки… Красный от огня и вдохновенный, он учил видеть сны.
А потом они все заплясали танцы любви, топча лиловые колокольчики.
Меж лесной зелени показались вороные кони под красными попонами. Двое всадников соскочили с коней. Один был горбун; он остался при конях.
Изящные очертания другого охватывала кровавая мантия, а под мантией везде было черное железо. Пучок страусовых перьев развевался над головой.
Правой рукой он сжимал тяжелый дедовский меч, а левой подбирал край мантии.
Он подошел к башне, путаясь в высокой траве цепкими шпорами, а на вершине башни, едва касаясь мраморных перил нежными пальцами, стояла королевна в белых одеждах, как бы в некой воздушной мантии.
Ее милый профиль ярко вырисовывался на фоне ясноголубой, звездной ночи.
В полуоткрытом рте и в печальных синих глазах трепетали зарницы откровений.
Иногда она низко склонялась, покорная и вся белая, и вновь подымался ее силуэт над голубым, вечерним миром.
Так она молилась. Над ней — серебряный полумесяц.
И рыцарь остановился, но в ближних кустах закашлял горбун, и рыцарь, звеня шпорами, стал взбираться по мраморной лестнице.
И когда он уже был на вершине, она все устремляла синие очи в далекую безбрежность. Там понахмурилась тучка.
Но он дважды стукнул мечом. Она улыбнулась в испуге. Не узнала милого брата. Узнав, улыбнулась ему.
Так они стояли.
Он говорил: «Уже ты меня наставляла, а теперь я пришел сказать тебе новое слово. Оно, как пожар, сжигает мою душу.
Ты заблуждаешься, воспевая надмирность… Я сын рыцаря. Во мне железная сила.
Пойдем ко мне в замок, потому что я хочу тебя любить. Хочу жениться на тебе, королевна неведомого царства».
Его глаза метали искры.
Лес был суров.
Между стволов в дни безумий, все звучал звонкий голос волхва, призывая серебряно-тонких колдуний для колдовства.
В дни безумий:
«С жаждой дня у огня среди мглы фавны, колдуньи, козлы, возликуем.
В пляске равны, танец славный протанцуем среди мглы!.. Козлы!..
Фавны!»
Молодая королевна стояла бледная от луны, опустив тонкий, увенчанный профиль. Серебряные слезы скатились из-под опущенных ресниц.
Не видно было ее глубокой тоски. Она говорила медленно и спокойно. Ее голос был тихий, чуть грустный.
«Возлюбленный, ведь и я тебя люблю. И моя любовь — невиданная на земле. Этот вздох бирюзовых ветерков.
Этого ты не понял. Разрушил нашу дружбу, чистую, как лилия…
Белую… птичью…, легкую, легкую…
Мне горько и тяжело…
Теперь ты забудешь мое имя! Забудешь!»
У обрыва, где росли папоротники, плясал старый чародей, поднимая край лиловой одежды.
Он потрясал бородой… И седые пряди струились вокруг его вдохновенного лица.
Перед ним потрескивало пламя, и казалось, он был объят прозрачным, красным шелком.
Иногда он перелетал через костер; тогда над шелком красного пламени его надувшаяся одежда протягивалась лиловым парусом.
А кругом веселились колдуньи и утешали друг друга: «Посмотрите: старик ликует!»
«Он ликует, ликует!..»
Слушая песни лесного чародея, рыцарь приблизился к королевне и говорил: «Я осыплю тебя рубинами и карбункулами… Я достану тебе пурпур мантии моим железным мечом.
Ты ведь королевна безвенечная, бесцарственная…»
«Я уже говорила, не здесь мое царство. Пройдет время, и ты увидишь его».
«Есть у меня и пурпур: это пурпур утренней зари, что загорится скоро над миром».
«Будут дни, и ты увидишь меня в этом пурпуре»…