Шли в знакомые, утраченные страны. Озирались с восторгом и смеялись блаженным старческим смехом. Вспоминали забытые места.
На отмелях ходили красные фламинго, и на горизонте еще можно было различить Его далекий силуэт.
Здесь обитало счастье, юное, как первый снег, легкое, как сон волны.
В голубых небесах пропадали ужасы ночи.
Иногда на горизонте теплилось стыдливое порозовение, как благая весть о лучших днях.
Здесь и там на своих длинных, тонких ногах дремали птицы — мечтали. Иногда они расправляли легкие крылья и, сорвавшись, возносились.
Резкими, сонными криками оглашали окрестности.
И там… в вышине… сложив свои длинные крылья, неслись обратно в холодную бездну.
И от этих сонных взлетов и сонных падений стояли еле слышные вздохи…
Ах!.. Здесь позабыли о труде и неволе! Ни о чем не говорили. Позабыли все и все знали!
Веселились. Не танцевали, а взлетывали в изящных прыжках. Смеялись блаженным, водяным смехом.
А когда уставали — застывали.
Застывали в целомудренном экстазе, уходя в сонное счастье холодно-синих волн.
По колено в воде шла новоприобщенная святая.
Она шла вдоль отмелей, по колено в воде, туда… в неизведанную озерную ширь.
Из озерной глубины, где-то сбоку, вытягивалось застывшее от грусти лицо друга и смотрело на нее удивленными очами.
Это была голова рыцаря, утонувшего в бездне безвременья…
Но еще час встречи не наступил.
И спасенный друг чуть грустил, бледным лицом своим опрокидываясь в волны, и его спокойный профиль утопал среди белых цветов забвенья.
Кругом было синее, озерное плескание.
Был только один маленький островок, блаженный и поросший росистой осокой.
На востоке была свободная чистота и стыдливое порозовение. Там мигала звезда. Отражалась в волнах и трепетала от робости.
С севера несся свежий ветерок.
А вдоль горизонта на западе пропадали пятна мути. Тянулись и стояли кудрявые облачка.
Она сидела на островке в белом, белом и смотрела вдаль.
Она пришла сюда из земных стран… И ей еще предстояли радости.
И вот сидела она усталая и спокойная, после дня скитаний.
Над ней кружились две птицы. Это были лебеди.
И день проходил. Сонная, она опустила голову в осоку; и капали с осоки на ее голову слезы. Спала.
Сквозь сон она следила за двумя странными птицами.
Они ходили близ островка по отмели.
А потом уже началось первое чудо этих стран.
Сквозь сон она подсмотрела, как ходил вдоль песчаной отмели старичок, колотя в небесную колотушку.
Это был ночной сторож.
Он ходил близ границ сонного царства. Перекликался с ночными сторожами — старичками.
Утром она проснулась. На востоке теплилось стыдливое порозовение.
Там блистала Утренняя Звезда.
А вдоль отмели брел ветхий старичок в белой мантии.
В одной руке он держал большой ключ, а другой добродушно грозил молодой праведнице.
Согбенный и счастливый, он пожимал ее холодные руки. Задушевным голосом выкрикивал сонные диковинки.
Шутливо кричал, что у них все — дети, братья и сестры.
Говорил, что еще не здесь последняя обитель. Советовал сестрице держать путь на северо-восток.
Поздравлял старый ключарь сестру свою со святостью. Перечислял по пальцам дни благодати.
Объявлял, что у них нет именинников, а только благодатники.
Глазами указывал на забытые места.
Еще многое открыл бы ей старый шутник, но он оборвал свою ласковую речь. Побрел торопливыми шагами вдоль отмели, торопясь исполнить поручение.
А она пошла на северо-восток.
И там, где прежде стояла она, уже никого не было. Был только маленький блаженный островок, поросший осокой.
А кругом было синее, озерное плескание.
Волны набегали на блаженный островок. Уходили обратно в синее пространство.
Только сидели две белые птицы. Это были лебеди.
Вот они полетели на туманный запад.
Иногда ей попадался молодой отшельник, сонный, грустно-камышовый, в мантии из снежного тумана и в венке из белых роз.
Его глаза были сини, а борода и длинные кудри — русы.
Иногда он смотрел ей в глаза, и ей казалось, что за грустной думой его пряталась улыбка.
Смотря на нее, он веселился знамением, а его мантия казалось матово-желтой от зари…
Тогда бездомный туман блуждал по окрестностям.
Иногда в глубине канала выходил из вод кто-то белый-белый, словно утопленник из бездны ночи.
И она привыкла видеть утопленника, выходящего посидеть на вечерней заре.