Художник старался наполнить их светом, цветами и изысканными вещами, надеясь приманить красоту в свою жизнь, но цветы сохли, свечи оплывали, вещи в темноте и сырости теряли свою привлекательность. Оставался только камень — тёмный, грубый и жёсткий. Музыкант пытался наполнить пространство звуками — красивыми, величественными, нежными, но камень оставался глухим, отторгая не только эти мелодии, а вообще всякий звук. Музыкальный гений надеялся на эхо, но и оно было бездушно и просто повторяло то, что доверялось ему. Мрачные своды обесценивали все усилия. Эрик надеялся обрести здесь покой, но встретил лишь равнодушное ледяное безмолвие. Закрыв от себя небо, отлучив однажды и навсегда себя от солнца, перекрыв приток свежего воздуха, он сам замуровал себя в могиле.
Но Эрик готов был примириться с подземельями только за то, что их освещало присутствие его Ангела. Его Ангела… Сердце вдруг пронзила острая боль, и дыхание на секунду прервалось. Смирение опять дало трещину.
Чтобы не упасть, Эрик опёрся о стену, рядом с которой проходил, и медленными вдохами пытался запустить тяжёлый и скрипучий механизм — своё тело. И в тот самый миг, когда он был так слаб и подавлен, воображение опять болезненно исказилось, поставив прямо перед ним пленительный образ его возлюбленной во всей её ослепительной красоте.
Этот облик словно насмехался над его потугами: «Ты думал, что позабыл меня, — оглушительный хохот отражался от стен и уносился в небо, — так вот же тебе! Грызи камни своего отчаяния, пока от них не останется труха, а я и до тех пор тебя не оставлю»! Мужчина остервенело затряс головой, пытаясь прогнать морок. Это злобное видение не могло быть его Кристиной. Она никогда не опустилась бы до такого изуверства. Милая, добрая, подарившая ему кольцо, как последний поцелуй, коснувшаяся его лба своими невинными губами, она никогда не вернулась бы для того, чтобы мучить его. Глухое рычание вырвалось из груди Эрика, и рука изо всех сил ударила в каменную стену, оставляя кровавый след. Боль физическая должна отвлечь и помочь справиться с воображением, предававшим снова и снова, что бы он ни делал.
Эрик опёрся спиной о холодный камень, поднял глаза к тёмному небу, глубоко вдыхая ночной воздух Парижа, не такой уж и свежий и вовсе не ароматный, но какой уж был. Ещё не один час пройдёт, пока проснутся булочники и запах свежевыпеченного хлеба из булочной неподалёку разбудит дремлющий голод. Почему-то вспомнилось, что больше четырёх суток во рту не было маковой росинки. Он вообще последнее время забывал есть и спать, вспоминая только тогда, когда валился с ног от усталости или голода. Видимо, умирать он всё же пока не собирался, если уж думы о еде посетили голову. Эрик усмехнулся: мысли скачут, как горошины, вывалившиеся из стручка. Куда их занесёт в следующий раз? Собравшись с силами, побрёл дальше.
Пробираясь к решётке, запирающей вход в подземелье оперы со стороны улицы Скриба, он наткнулся на непонятную кучу, примостившуюся возле стены. Когда он отправлялся к персу, ничего похожего здесь не было — это он помнил точно. Было темно. С первого взгляда Эрик не мог разобрать, обо что споткнулся. Но куча вдруг завозилась, послышался тихий всхлип, и робкий голос испуганно произнёс:
— Мы сейчас уйдём, мы уйдём, не бейте, пожалуйста, monsier.
— Даже и не думал, — удивлённо ответил Эрик.
Судя по тому, что существо говорило, — это был человек, только почему в полумраке казалось, что у него много рук? Пожав плечами, Эрик аккуратно обошёл маленького многорукого человека и направился дальше.
Маленький эпизод с бродягой, устроившимся на ночлег вблизи решётки, запирающей вход в подземелье, легко мазнул по сознанию и тут же забылся. Открывая проход в своё логово, Эрик уже думал о другом. Не думайте, что бедствия нищих совсем не трогали его, просто он не видел способа им помочь, а потому предпочитал не помогать совсем.
========== - 2 - ==========
— Monsieur, простите, вы захо́дите… скажите — это ведь Опера?
Оглянувшись, Эрик обнаружил, что многорукий бродяга, о которого он споткнулся некоторое время назад, поднялся на ноги и оказался бродяжкой. Замеченное им лишнее количество рук объяснялось тем, что он, вернее она, была не одна — рядом с ней, вцепившись в её юбку, стоял ребёнок, судя по одежде девочка. Эрик кивнул и собрался уже было скрыться за решёткой, но женщина снова окликнула его:
— Подождите, monsieur, прошу вас. Вы не знаете: могу ли я получить здесь работу?
Эрик изумился. Это было что-то новенькое. Сколько он себя помнил — ни один нищий не просил у него работу, да ещё на ночь глядя. Денег, хлеба — это да, сколько угодно, но чтобы работу… Это обстоятельство само по себе требовало осмысления, поскольку не укладывалось в голове, хотя Эрик повидал на своём веку многое, а уж нищий, точнее нищенка, предъявившая такую необычную просьбу и вовсе была достойна внимания. Эрик сделал несколько шагов в её сторону и окинул взглядом женскую фигуру, пытаясь разглядеть лицо в неверном и тусклом свете уличного фонаря. Женщина была невысокой и стройной. Она прижимала к груди какой-то немаленький свёрток и на первый взгляд не казалась совсем уж нищей, скорее наоборот. Платье на ней, правда, было измято и грязно, но очевидно хорошо сшито и не из дешёвой ткани, ботинки на ногах не выглядели поношенными, плечи прикрывала почти новая шаль, а на голове каким-то немыслимым образом удерживалась крошечная шляпка.
— Работу? — Переспросил он. — Вам нужна работа в Опере? — Он с сомнением оглядел её. — А что вы умеете? Вы певица? Актриса или, может быть, балерина?
Он замолчал, беззастенчиво разглядывая её, отмечая мелочи, которые не сразу бросались в глаза: исхудавшее лицо, большие испуганные глаза и то, как она судорожно прижимала к своей груди странный свёрток, словно ничего ценнее у неё не было в целом свете, как пыталась скрыть своей юбкой девочку от пристального взора чужака. Под внимательным оценивающим взглядом женщина, нервно переступив с ноги на ногу, попробовала освободить руку, чтобы стянуть на груди шаль, — не вышло, свёрток был тяжёлым. Она попятилась:
— Простите, monsieur, я не хотела вас беспокоить, — подхватив девочку за руку, проговорила она, — просто вырвалось… простите, мы лучше пойдём… право, не стоит.
Она отрицательно качала головой, пыталась оторвать свой взгляд от его лица, но почему-то не могла. Собственно, она и лица-то разглядеть не могла, просто смотрела туда, где у людей обычно помещается голова. Испуганная женщина видела перед собой высокого человека, завёрнутого в такой большой и длинный плащ, что фигуру его невозможно было оценить. Лицо плотно закрывала ночная тень и надвинутая почти на самый лоб шляпа. Это был мужчина. Он шагнул ей навстречу и застыл, словно гранитный монумент, ни нетерпеливого жеста, ни единого движения. Не было слышно даже дыхания, слабый ветерок и тот обходил его стороной, не решаясь прикоснуться к плащу или шляпе.
Собственно причин бояться пока не было: он не сделал ни одного угрожающего жеста, не произнёс ничего пугающего, кроме нескольких слов вполне доброжелательных. Но его неподвижность и явное заинтересованное разглядывание, хотя она и не могла видеть глаз, внушали страх. От спокойного чуть хрипловатого голоса, звучавшего немного глухо, словно сквозь невидимую преграду, по спине побежали мурашки. Незнакомец вдруг представился ей сгустком ночи, выдвинувшимся, повинуясь её неосторожному зову, из тайных и тёмных закоулков, где тьма, образовавшаяся в начале времён, как лежала, так и лежит до сих пор, наливаясь злобной и знобкой силой. Как же она решилась задать свой вопрос первому встречному ночью на Парижской улице, пусть и не отдалённой и заброшенной, но всё же и не одной из центральных, где, возможно, в случае чего ей могла помочь ночная стража? Это было помутнение рассудка, не иначе.
Она всё пятилась и пятилась, пытаясь избежать цепкого взгляда, то ли боясь повернуться спиной к Эрику, то ли не решаясь этого сделать, и непременно ушиблась бы о стену дома или упала, споткнувшись о неровные камни мостовой, но свёрток, который она прижимала к себе, внезапно ожил, заворочался и жалобно захныкал. Она прижала его к себе ещё крепче, окинув улицу и мужчину напротив затравленным взглядом, что-то прошептала, продолжая пятиться и, наконец, резко развернувшись и дёрнув девочку за руку, решительно зашагала прочь. Но быстро двигаться она не могла и потому Эрик, очнувшись, мигом догнал её: