Эрик приходил и уходил, когда вздумается. В его отношении к Шарлотте не было ничего, кроме уважения к человеку, оказавшемуся в трудном положении. Он говорил мало, чаще слушал. Но Самир видел, что Эрик присматривается к ней. Что скрывалось за этим интересом, было непонятно. Потому Самир не спешил подыскивать Шарлотте иное жильё, хотя сам испытывал большое неудобство, вынужденный ночевать, где придётся.
Он надеялся, что встречи сделают всё сами. И бедное сердце начнёт заживать под влиянием нежного участия, которое Шарлотта всё чаще и чаще стала проявлять к молчаливому, а иногда и единственному собеседнику.
Маска скрывала выражение лица, и оценить его Шарлота не могла, но она судила по вежливым ответам. И ей казалось, что дело идёт на лад, что таинственный незнакомец становится всё более понятным, что он уже смотрит на неё менее отстранённо, чем раньше. И сама она всё больше привыкает к нему, к его странной, немного резкой манере отвечать, когда что-либо ему не нравилось или задевало. Шарлотта уже не вздрагивала, когда он внезапно оказывался рядом, когда прикасалась к его руке и чувствовала холод даже сквозь мягкую кожу перчатки. Она по-прежнему хотела снять с него маску и посмотреть — что там. Слово уродство, которое она подслушала, гвоздём засело в её голове и беспокоило всё сильнее и сильнее.
Она начинала ждать его уже с обеда, то и дело, оправляя платье и причёску. Она отсылала от себя Лизу и почти не подходила к Шарлю. В эти минуты Шарлотта превращалась в ожидание. Эрик появлялся к вечеру, когда на улице зажигались фонари, иногда чуть позже. Он всегда был одет с иголочки и дорого. В этом уж Шарлотта знала толк! Она не решалась интересоваться денежными делами Эрика, считая, что это неуместно, но источник его доходов интересовал и даже очень.
Скользнув по ней взглядом, он отвечал на приветствие. В эти минуты Шарлотта до странного была уверена, что он думает не о ней, и вряд ли она когда-нибудь будет предметом его размышлений. Слишком уж равнодушно он отвечал на привычные вопросы. Но она гнала от себя такие мысли и изо всех сил старалась быть очаровательной. Шарлотта быстро заметила, что Эрик не любит болтливости и стала сдержаннее в речах, стараясь обдумывать свои слова и подбирать выражения в разговоре более тщательно. Все эти тонкости часто становились причиной приступов недовольства и головной боли, поскольку Шарлотта не привыкла к таким размышлениям. В такие дни она бывала томной и малоразговорчивой и сама себе казалась интересной и загадочной. Эрик же как будто был даже рад этому и обращался к ней особенно внимательно и осторожно.
Он говорил мало, но охотно отвечал на её вопросы. Беда была в том, что Шарлотта часто не знала о чём спросить — заготовки быстро заканчивались, а Эрик помогать ей не спешил. Слабое оживление Эрика вызвало упоминание о том, что она училась пению. Шарлотту попросили исполнить что-нибудь, она, уверенная в своём мастерстве, справилась с песенкой и получила ожидаемую благодарность, выраженную, впрочем, суховато и не так восторженно, как она надеялась. Больше Эрик петь её не просил, а напрашиваться Шарлотта стеснялась. Но она старалась понравиться, как могла.
Подкралось Рождество. Шарлотта жадно разглядывала витрины магазинов, мечтая о покупках и подарках. Однажды, появившись в облаке морозного воздуха, Самир произнёс слова, которые прозвучали для неё как приговор:
— Мадам, мы нашли для вас достойное жильё и работу.
========== - 11 - ==========
Рождество встретили в маленькой уютной квартирке на пересечении улиц Лафайет и Шоссе д’Антен. На первом этаже того же дома располагалась большая галантерейная лавка, а рядом — под одной крышей — ателье по пошиву дамского платья и изготовлению шляп. Это ателье было одним из тех, которые в то время росли, как грибы. Его хозяйка — мадам Лескано — утверждала, что была знакома с самим господином Вортом и эту мастерскую открыла с его разрешения и заручившись его добрым напутствием. Так это было или нет, никто точно не знал, но ателье мадам действительно пользовалось успехом и шляпки, которые здесь изготавливались, были нарасхват. Шарлотта стараниями Самира устроилась там на правах помощницы и компаньонки. Это было гораздо лучше того, о чём она мечтала. Здесь у неё было особое положение — практически наравне с хозяйкой.
Первое время она разрывалась между работой и детьми, возвращаясь в квартиру каждый час, но потом Самир нашёл для Лизы и Шарля няню. Девушка приходила рано, когда Шарлотта отправлялась мастерить шляпы и следить за порядком в ателье, и уходила вечером. С Эриком они не пересеклись ни разу. Самир был доволен новой няней и охотно взял на себя расходы по оплате её труда. Дети, кажется, были довольны. Няня, как многословно, слегка картавя, объяснила Лиза, была «милая, ласковая, знала много интересных историй — совсем, как вы, месье Эрик, но конечно голос у неё не такой красивый, как у вас — и очень красивая». Эрик пожал плечами, улыбнулся и перестал заботиться об этом вопросе.
Все понимали, что пройдёт время прежде чем Шарлотта сможет обеспечивать себя сама. Так что переезд её с детьми в другой дом фактически означал, что жилая площадь просто стала шире и потребовала больше затрат.
Оправившись от первого потрясения и наплыва паники, Шарлотта засучила рукава и стала обустраивать своё жилище, обнаружив при этом немалую хозяйственную расчётливость и сообразительность. Несколько скудных лет самостоятельной жизни воспитали в ней разумную и скромную хозяйку. И Эрик, и Самир убеждались в этом раз за разом. Но временами, а чем дольше Шарлота жила под их покровительством, тем всё чаще, сквозь облик практичной и уравновешенной особы проступали черты прежней маленькой девочки — богатой наследницы, всеобщей любимицы и — долгое время — единственной дочери. Её томили двойственные чувства: с одной стороны, она хотела, чтобы в расходах её ничто и никто не ограничивал, но с другой стороны, испытывала определённую неловкость, не зная чем придётся платить за такую щедрость. Шарлотте хотелось быть расточительной и капризной и удерживало её от таких проявлений не чувство меры, а отлично осознаваемая ею шаткость положения и страх того, что всё быстро закончится, стоит ей сделать неверный шаг.
Самир не был богат, но решил быть щедрым ради старинного приятеля. Эрик же о финансовой стороне вопроса не заботился. Он вообще не думал о затратах, связанных с обустройством и дальнейшей жизнью его найдёнышей. Он одел и обул их с ног до головы, приложил немало усилий к тому, чтобы Шарль выздоровел, и более его мысль к денежному вопросу не возвращалась. Когда Самир сказал о денежных затруднениях, Эрик недоумённо заметил:
— Так чего же ты молчал? — Принёс пачку денег, отдал персу и вновь перестал о них думать.
Когда он навещал Шарлотту и детей или сидел дома, иные заботы одолевали его. Он вдруг осознал, что всё реже думает о минувших событиях. Кристина была с ним постоянно, но уже не отнимала столько времени и сил, сколько раньше. И он мог бы с уверенностью сказать, что время лечит, если бы не одно обстоятельство: он редко думал о прошлом — это правда, но будущее тоже не занимало его мысли, более того, он и в настоящем-то не жил. Эрик словно завис в пустоте. Появление на его пути семейства, попавшего в беду, заставило его двигаться, принимать решения, что-то делать. Но вот, всё как будто устроилось, и интерес к жизни снова стал пропадать. Эрик не мог понять почему. Раньше всё объяснялось переживанием и болью, но теперь, спустя столько месяцев, от той боли остались лишь слабые отголоски. Он снова пытался вернуться на путь пошагового планирования своей жизни, но потерпел полный крах. Прежние навыки потеряли смысл, поскольку задумывались и тренировались под одну задачу — справиться с уходом Кристины, примириться с её и своим решением. Но что было делать теперь? Как победить апатию, которая расползалась в его душе подобно гнили?
Он всматривался в лица окружавших его людей, пытаясь отыскать путеводную нить в их глазах или поступках. Шарлотта нравилась ему. Она была мила, непосредственна, хороша собой и, хотя и не блистала особым умом или большими талантами, но и ничего отвратительного в ней не было. Сравнить её с Кристиной даже не приходило в голову, а потому она не могла проиграть той, которая уже ушла. Шарлотта старалась понравиться изо всех сил — это заметил бы и слепой. Но когда она подходила ближе, Эрику хотелось отшатнуться. Он прекрасно понимал, что она ищет покровителя, и ничего плохого в этом не было, но в то, что выбор пал на него, не верил. Ему казалось, что она просто репетирует роль. Какой девушке может понравиться странный, нелюдимый, малоразговорчивый господин в маске, являющийся поздно вечером и к тому же не слишком следующий правилам ухаживания за дамой? Это было наивно. Его проницательность и осторожность собирались сыграть с ним жестокую шутку, покинув именно тогда, когда он больше всего в них нуждался.