Кроме Шарлотты были ещё дети. И «странный, нелюдимый и малоразговорчивый господин в маске» однажды с удивлением осознал, что думает о них всё чаще. Эрик забеспокоился, поскольку природа этих дум была ему не совсем понятна. Это тоже была любовь, но какая-то иная. Теперешние его чувства немного напоминали отношение к Кристине, но и были иными — возможно, более… трогательными или нежными, или тёплыми. Он хотел бы разобраться во всём этом, но не решался, опасаясь, что, вытянутые на свет и опутанный канатами логических размышлений, они растеряют свою прелесть. Эрик не подозревал, что чувства эти древни, как мир. Они приходят к тем, кто способен их вынести, ибо любовь к детям — своим или чужим — тяжёлая ноша.
***
От Гранд Опера до новой квартиры Шарлотты было рукой подать. Эрик не изменял своим привычкам и приходил после заката, когда сумерки окутывали город. Он по-прежнему чувствовал себя увереннее в темноте. Освещение квартиры тоже было неярким, хозяева бывали ему так явно рады, и Эрик чувствовал, что постепенно привязывается ко всем, даже к Шарлотте. С ней он держался отстранённо-вежливо, сдерживая тем самым и её отношение, не потому, что боялся, что она неправильно истолкует его поведение, но потому, что становиться ближе не хотел. Шарлотта временами сердилась, теряя терпение, но старалась отвечать такой же вежливостью. Каждый раз, когда она пыталась сократить расстояние — он отстранялся. И Шарлотта не могла понять, чего же он хочет, и злилась, и колола пальцы, когда мастерила шляпы, и тем портила работу свою. Эрик оказался слишком сложным для её простых мыслей, для той обычной жизни, которую она вела до сих пор. И маска всё так же беспокоила её.
А Эрик хотел быть ближе к детям, они платили ему такой же привязанностью. Лиза очень быстро перестала бояться. Едва он входил, она моментально забиралась к нему на колени и начинала теребить за рукав, выпрашивая песню или сказку, или какую-нибудь историю. Пел Эрик очень редко, но рассказчик из него был хоть куда. Вся его молчаливость улетучивалась, как только он видел обращённые в его сторону восхищённые глазёнки. Дариус, замечая это — он всегда и всё замечал! — улыбался в усы.
Шарль после того случая, когда он горько расплакался в объятиях Эрика, дичился — не разговаривал, не смотрел в его сторону, вообще никак не откликался на его присутствие. Если Эрик приносил какой-то подарок и ставил перед ним, мальчик забирал его только тогда, когда видел, что на него никто не смотрит, но часто игрушка оставалась, забытая. Так казалось всем, но Шарль о ней помнил и очень сердился, когда кто-либо её передвигал. Сообразив это, Эрик стал расставлять свои подарки так, чтобы мальчик мог их видеть и достать, если захочет, но чтобы вещь никому не мешала. Ему хотелось разговорить ребёнка и, наконец, он придумал как. Эрик решил, что рисунок может объединить всех. Однажды, февральским вечером, направляясь в гости, он захватил с собой краски, карандаши и бумагу. По дороге к дому, где жили его подопечные, он удивлённо раздумывал, почему до сих пор никому не приходило в голову заинтересовать Шарля рисованием.
Поднимаясь по лестнице, Эрик с удовольствием представлял радость Шарля и Лизы. Удивительное чувство теснилось в его сердце, когда он постучал в знакомую дверь. Дверь открылась, теплый домашний свет озарил узкую тёмную лестницу, и Эрик остолбенел, увидев вместо Шарлотты девушку в тёмном форменном платье, белом переднике и беленьком аккуратном чепце. Задрожав, едва не выронил свёрток, который держал в руках.
Он узнал её в тот же миг — на него смотрели тёмные глаза прекрасной розы с берегов Босфора, и нежный цвет розовых лепестков распускался на её щеках. Смутная полуфигура, написанная акварелью, шагнула вдруг с почти забытых старых рисунков и, ярко освещённая, обрела цвет и форму. Послушная велению неведомого режиссёра, она словно выплыла из тех мест, где до сих пор таилась, где всё было задрапировано тёмной вуалью. Ни шевеления, ни искорки жизни не было там, пока простой и будничный домашний свет, повинуясь прихотливым извивам судьбы, не проник и не обрисовал то, что казалось давно забытым, а возможно и безвозвратно утерянным.
— Добрый вечер, мсье, что вам угодно? — спросила она мягким грудным голосом и улыбнулась ласково, встала, терпеливо ожидая ответа.
Улыбка её казалась слабым мазком тонкой кисти, словно художник, желающий изобразить прихотливый изгиб губ, вдруг передумал и улыбка так и осталась незаконченной. У Эрика ёкнуло сердце. К счастью, маска надёжно скрывала его лицо, исказившееся помимо воли. Минутная заминка не должна была её удивить, поскольку объяснялась очень просто — гость не ожидал увидеть в знакомом доме незнакомое лицо. Она, очевидно, не узнала его, да и могло ли быть иначе? Та, давняя, встреча была мимолётна, и много времени прошло с тех пор.
— Добрый вечер, — с трудом выговорил Эрик непослушными губами. — Мадам дома?
Девушка слегка присела, приветствуя гостя, и её пушистые ресницы прикрыли влажно заблестевшие глаза:
— О, простите меня, мсье, мадам говорила, что она ждёт гостя. Пройдите, пожалуйста, в гостиную. Хозяйка скоро будет. Её вызвали в магазин по какому-то срочному делу, и она попросила меня посидеть с детьми.
Она оглянулась на стены прихожей за спиной, и по лицу её скользнуло странное выражение, которое Эрик не смог понять.
— Вы…
— Я — няня, — поспешила ответить девушка на незаданный вопрос. — Обычно я так долго не задерживаюсь, но сегодня так сложились обстоятельства. Прошу вас, мсье, — она приглашающее отвела руку и вновь присела. Эрик передал ей свёрток:
— Здесь краски, карандаши и бумага для детей, — пояснил он и, натянутый, словно струна, прошёл в гостиную.
Оглушённый внезапностью встречи и — главное! — неожиданными мыслями и чувствами, которые возникли сами собой без его участия и желания, Эрик немного растерялся, когда оказался в знакомой комнате. Привычная, она показалась почему-то темнее, чем раньше, как будто краски, расцветившие стены и мебель, вдруг выцвели.
Дети сидели за столом: Лиза устраивала приём для своих кукол, а Шарль что-то мастерил из щепочек, которые Эрик принёс в прошлый раз. Оба повернули головы навстречу гостю. Няня скользнула следом в гостиную и разложила на столе подарок — Лиза захлопала в ладоши и принялась разглядывать сокровища. Шарль осторожно слез со стула и встал на ноги, постоял немного, словно прощупывая ступнями пол и, протянув руки, шагнул навстречу. Он так явно гордился собой, что у Эрика на секунду прервалось дыхание — уже второй раз. Столько волнений за несколько минут — это было слишком даже для него. Подхватив Шарля на руки, он прижался к мягкой щеке мальчика, пытаясь справиться с собой. Словно большие ладони рванули его вниз за плечи, и земля стала приближаться с ужасающей скоростью, и столкновение казалось неизбежным — Эрик зажмурился. Он замешкался всего на несколько секунд, но девушка заметила и с беспокойством глянула на него. Эрику захотелось снять маску. Она вдруг стала тяжёлой и какой-то липкой.
— Я плохо делал? — спросил Шарль и беспокойно завозился, пытаясь заглянуть в глаза и начиная сердиться, потому что у него никак не получалось.
— Ты всё сделал хорошо, — глухо ответил Эрик и глубоко вздохнул. — Нет, всё в порядке, — он отстранился от девушки, протянувшей руки, чтобы забрать у него Шарля и понёс ребёнка к креслу, — всё хорошо.
***
— Мари, Мари, я видела его, я нашла его! — Амина задохнулась от быстрого бега, щёки алели, и сердце светилось в её взгляде.
— Кого? — гризетка подняла глаза от работы навстречу вбежавшей подруге.