Теперь, очутившись в тепле, Шарлотта почувствовала, что мир вокруг ускользает куда-то, затягиваясь тёмной пеленой, и что квартира, в которой она оказалась, медленно заваливается куда-то вбок.
Самир подхватил обмякшую женщину и уложил её на маленький диванчик. Девочка, не выпуская материнской юбки, присела на краешек. На чумазом личике слезы прочертили светлые дорожки. Она тихонько всхлипывала, не решаясь пошевелиться.
Выпрямившись, Самир в упор глянул на Эрика внимательными и совсем не сонными глазами, предлагая объясниться.
— Послушай, Самир, ну не мог я оставить её там, на улице. Ты видишь — она на нищенку не похожа. Скорее она выглядит как человек, с которым внезапно случилось какое-то несчастье.
— Не думал, что ты такой отзывчивый, — окинув его взглядом, заметил перс, — особенно в свете славы, которая о тебе ходит.
Раньше Эрик, вероятно, рассердился бы, но переживания последних дней несколько изменили его настрой и теперь такие слабые выпады его не трогали.
— Я и сам от себя такого не ожидал, — усмехнувшись, обронил он. — Её надо приютить ненадолго, возможно день или два.
— А что потом?
— Потом я подыщу ей что-нибудь.
— Ты знаешь, кто она такая, откуда? Что ты с ней будешь делать, в самом деле? Ей ведь надо не только жить где-то, но и ещё на что-то… Что ты о ней знаешь?
— Ничего не знаю. Какой-то я стал … чувствительный, — тяжело вздохнул Эрик.
— Да уж! — Самир цокнул языком и оглянулся на Шарлотту, после минутного разглядывания, добавил, — а она хорошенькая. Лет двадцать пять на вид. Руки нежные — к тяжёлой работе не привыкла, но явно не дама из общества.
— Почему? — удивился Эрик.
— Как бы тебе объяснить, — замялся перс, — взгляд другой. Аристократки даже неумытые и в рубище смотрят иначе. А здесь … м-м … привычка повиноваться, понимаешь?
— Не совсем…
— Обогащайтесь посредством труда и бережливости и вы станете избирателями**, — непонятно проговорил Самир и смолк.
Шарлотта слабо зашевелилась и открыла глаза, забормотала что-то по-немецки, но тут же, словно проснувшись, перешла на французский язык:
— Простите, я, кажется, немного устала, но сейчас мне уже лучше, — она привстала, пытаясь оправить мятое платье и хотя бы немного пригладить растрепавшиеся волосы, чтобы, как говаривала её матушка, “выглядеть соответственно положению”.
Хотя, какое у неё положение — мелькнула горькая мысль — голодная, оборванная, бездомная бродяжка. Правда, сейчас Шарлотта всё же более верила в свою счастливую звезду, чем пару часов назад. Теперь она и дети в тепле, возможно их даже накормят… Ме́льком вспомнился эпизод, когда она робко попыталась попросить еды в какой-то булочной. Хозяин там был добр и дал ей маленькую сладкую булочку, которую Шарль и Лиза моментально сгрызли до крошки.
Лиза все так же боялась выпустить из рук её юбку, а Шарль не покидал рук уличного незнакомца и не подавал признаков жизни. Мужчина держал ребёнка так, словно у него в руках были дрова для камина — неловко и неуклюже, и, казалось, что он боится обронить, рассыпать или как-то иначе навредить своей ноше. Шарлотта шагнула, чтобы забрать мальчика, но её остановил голос хозяина:
— Вот и хорошо, мадам, меня зовут Самир, это — мой слуга, Дариус, как мне называть вас?
— Шарлотта Дюпон, — попытавшись приветливо улыбнуться, ответила Шарлотта.
— Прекрасно, мадам Дюпон. Сейчас вам нужно привести в порядок детей и уложить их спать. Дариус принесёт им молока и покажет вам, где ванная. Завернут у вас кто — мальчик?
Шарлотта кивнула.
— Эрик, положи его пока на диван. А вот и Дариус с молоком и хлебом. Мадам, — Самир галантно поклонился, Шарлотта даже слегка порозовела от удовольствия, — будьте так добры, ванная в той стороне, — он указал на дверь, — там найдётся всё, что вам потребуется, — он проводил взглядом женщину, ласково подтолкнув девочку в том же направлении. — Дариус, найди в моём гардеробе что-нибудь, чтобы можно было ребёнка переодеть. Боюсь, дамского у меня ничего нет… Что? — спросил он, заметив, как Эрик разглядывает его.
— Никогда не видел тебя без твоей папахи. Я думал, она у тебя к голове прибита.
— Так же как маска к твоему лицу, — парировал перс.
При этих словах Шарлотта резко обернулась от двери и — удивительное дело! — только сейчас разглядела, что лицо уличного незнакомца скрывалось за маской.
— Поторопитесь, мадам, — уверенный голос хозяина заставил её прервать свои наблюдения, — уже поздно, детям пора спать.
Эрик усмехнулся — распоряжаться Самир умел, ни лишнего слова, ни ненужного движения. Если у него и были какие-то сомнения или вопросы, то он держал их при себе до поры до времени.
***
— Можно подумать он не живой, — заложив руки за спину, перс наклонился над мальчиком. — Ни звука, ни движения, странно для такого маленького ребёнка. Обычно они более… беспокойны.
— Она сказала, что он голоден и в таком забытьи уже несколько часов, — пожав плечами, ответил Эрик и, не дожидаясь приглашения, прошёл и сел, наконец, давая отдых усталым ногам.
— Я даже дыхания не слышу, ты уверен, что он живой?
— Некоторое время назад он даже плакал, правда, как-то странно…
— Как?
— Подвывал, как побитая собака.
Самир, покачав головой, осторожно отвернул полу пальто, в которое был завёрнут ребёнок, и резко выпрямился:
— А это что такое?
Эрик в один шаг преодолел расстояние до дивана: правая рука мальчика от запястья до локтя была замотана тряпицей, пропитавшейся кровью.
Комментарий к - 3 -
*реконструкция Парижа в середине 19 века под руководством префекта барона Оссмана
**слова, приписываемые Франсуа Гизо, главе кабинета министров времён Июльской монархии. В результате избирательной реформы 1831 г. из-за высокого имущественного ценза лишь 57 тыс. граждан 35-миллионной Франции получили право баллотироваться в палату депутатов. Возможно, перс хотел этими словами намекнуть на буржуазное происхождение Шарлотты.
========== - 4 - ==========
Мальчик был таким крошечным. Насколько девочка была похожа на свою мать, настолько же мальчик не напоминал её ничем. Совсем. Можно было сколько угодно выискивать знакомые черты — их не было, словно эти двое не мать и сын, а совершенно чужие люди. До сих пор Эрику казалось, что такого не бывает. Ребёнок был маленький и белоснежный — такими обычно изображают херувимов. Только вот на голове курчавились не золотистые, а совершенно невообразимого огненного цвета волосы, при этом на лице не было и намёка на веснушки. Маленькое личико, искажённое болью, — Эрик никогда не видел, чтобы на детском лице так явно проступало страдание, и при этом мальчик не плакал. Лишь слабое дыхание рвано и сипло вырывалось из его слабенькой впалой груди. Когда он пытался втянуть воздух в лёгкие, грудь проваливалась, являя взгляду страшную яму, словно в грудине не было никаких костей. Ви́дение маленького человечка, судорожно цепляющего за жизнь рваными вдохами, повергало в ужас видавших виды мужчин.
Когда двое взрослых склонились над ним, ребёнок слегка приоткрыл глаза, и они оказались бледно золотистого цвета. От боли или таков был их цвет от рождения, но в тот миг, когда их глаза ненадолго встретились, у Эрика возникло чувство, что он подобрался к логову тигра и беззастенчиво заглянул в его очи — таинственные и глубокие, глаза дикого зверя, повидавшего на своём веку так много, что всё сущее кажется ему мелочью по сравнению с его страданиями, его воспоминаниями и впечатлениями от прожитого.
В первую минуту, когда они увидели окровавленную ручку, обоих накрыла волна беспомощности. Мальчик тяжело дышал и почти не шевелился. Очнулись, услышав сдавленный всхлип: Шарлотта стояла за их спинами, прижимая руки к груди. Она вся словно превратилась во взгляд, и взгляд этот выражал неописуемый ужас. Казалось, в эту минуту, здесь и сейчас, она рухнет и больше не поднимется. Самир мигом очутился рядом и подхватил зашатавшуюся женщину:
— Мадам, вам следует уложить девочку, она очень устала…
— Но как же… — слабо пролепетала Шарлотта.
Перс был неумолим, в голосе прозвучали металлические нотки: