Что такое опричнина, я знал со школы, поэтому понял, что нужно быть готовым к встрече с ними на Рязанской земле. А то, что будет резня, если они ворвутся в Рязань, я не сомневался.
— Слушай, Даниил Федорович! Готовься к осаде, царя батюшку опоили и околдовали схизматики ливонские! Под их влияние попал наш государь, и нам надо выстоять и перебить эту нечисть, а потом мы расколдуем царя нашего, когда уничтожим всех нехристей, окруживших его! — дал я направление его мыслям, и он радостно ухватился за них. Правильно! Царь околдован, если взялся уничтожать свой народ, своих друзей! Теперь он знал, что делать! Его задача, как воеводы, — защищать от врагов свой город и поселения вокруг него.
— Понял все я, Андрей Иванович! Не пустим этих опричников в город! — это был снова уверенный в себе муж.
— Ну, раз понял, я заеду к себе, а потом в Москву! Надо выручать Алексея Федоровича из лап опричников. Главное, чтобы жив был! — сказал я воеводе и зашагал к своему дому, благо до него было недалеко.
Сзади шли сотник и лекарь с девушками, неся мои вещи. Ладьи же пошли на зимнюю стоянку в поместье, где им было выбрано и подготовлено место в устье реки Доча, чуть ниже плотины. Для этого летом сотни рабочих старательно углубили и расширили русло, сделали причалы. Так что моя флотилия была скрыта от лишних глаз и защищена пушками и пулеметами с крепостных стен. Да и было где разместить команды с ладей, и накормить их.
Я же, войдя во двор своего дома, тут же приказал седлать коня и собрать припасы в дорогу. Подбежала Лада поздороваться и доложить о всех делах, косясь на татарских девок. Увидев ее нахмурившийся лобик, поручил определить их на работы по дому или уходу за лошадьми, на ее усмотрение. Взгляд ее прояснился, все же, видно, ревнует, но боится признаться себе в этом.
Поднявшись к себе в комнату, переоделся в чистое белье, одев под рубашку бронежилет с титановыми пластинами. Хрен его знает, как меня встретит Москва с рехнувшимся царем. За пояс сунул браунинг, к нему добавил наган с глушителем. В ранец положил четыре гранаты Ф-1 и запас патронов. В рукава кожуха воткнул по четыре острых спицы. Они не мешают драться, защищают от рубящего удара по кисти, а в ближнем бою не хуже стилета вонзаются в тело врага. На перевязь повесил свою любимую саблю, сунул нож за голенище и, посидев с минуту на дорожку, спустился во двор. Мой конь уже пританцовывал возле Ермолая, который держал его под уздцы, косясь на него и всхрапывая.
— Ну, пока, Ермолай! Следи за порядком, пока меня нет! — произнес я, вскакивая на коня и прощаясь со слугой.
Выехав за крепостную стену и отъехав подальше, я перенесся в Москву, чтобы попытаться отбить Адышева, который стал жертвой оговора. Высадился я на том же месте, возле поворота. Благо, рядом не было зрителей, только вдали пылил купеческий обоз. Помня, что сказано в голубиной записке о моем розыске, попробовал использовать браслет. Повернув его на кисти руки, я попросил стать невидимым вместе с конем. Прошло мгновение, но я видел себя и коня. Прижав кольцо ко лбу, спросил об этот «Хранителя». «Тебя не видит никто! Ты же видишь всех!» — был ответ.
Тронулся к крепостным воротам Москвы, где столпились обоз купца и телеги крестьян, стремящихся в город на базар. Крики, ругань возчиков и стражников, ржание лошадей создавали свой неповторимый колорит. Миновав под этот гвалт толпу, я проехал беспошлинно в город. Цоканье копыт от моего коня заглушали проезжающие телеги и кареты. Вскоре я подъехал к Кремлю, в котором находилась и резиденция Малюты Скуратова. У дверей стояли два опричника в черных рясах с бердышами в руках и саблями на поясе. Отправил коня обратно в Рязань, сделав его видимым, сам прошел мимо стражников и спустился в подвал, где находились камеры и пыточная. Меня окутал полумрак, освещаемый факелами. Отовсюду слышались стоны и ругательства, просьбы и плач. Лишь из пыточной доносились вопли от боли, которые резали по ушам.
Пройдя по коридору, я открыл скрипучую дверь в пыточную, держа руку на рукояти нагана. На дыбе висел Алексей Федорович, а рядом с ним Малюта Скуратов с раскаленными щипцами что-то выспрашивал. Выстрел из нагана с глушителем прогремел как хлопок в ладоши. Бородатый коротышка выронил раскаленные щипцы и посмотрел на рваную рану на своей груди, что оставила пуля, вошедшая со спины. Качнувшись, он упал на свои же щипцы, которые радостно зашипели от человеческой плоти, вгрызаясь в его тело. Писарь, сидевший с пером и бумагой, вскочил, оглядываясь в страхе по сторонам. Убивать его не хотелось, поэтому я, захватив его горло одной рукой, зашептал ему на ухо: