Ни одно существо, сколько она себя помнила, не смотрело на неё с такой ясной, открытой нежностью.
- Кто я теперь? – прошептала она.
Он улыбнулся:
- Ты – Зилль...
- Я на небесах?
- На небесах? – его брови слегка дрогнули. – Можно сказать и так…
- Что это значит? – заволновалась она и попыталась привстать, но в этот миг он пристально посмотрел ей в глаза, и она поняла, что засыпает…
______________________________
2.
- ...Катюш, Кать! – она открыла глаза и увидела над собой испуганное лицо Машки Котовой, соседки по комнате. – Кать, ну как ты, а?
Девушка недоумённо посмотрела на подругу:
- Что это было?
- Как ты себя чувствуешь? – почти жалобно спросила Машка.
- А где ангел? – ошеломлённо прошептала Катя.
- Кто? – захлопала накрашенными ресничками Машка. – Ну, Лебедева, даёшь… Ты что, баловалась «экстази» в этой своей «Королеве»? Да не, у тебя бы денег не хватило… Ты совсем ничего не помнишь?
…Какой рассудительности можно ждать от человека в семнадцать лет, тем более от влюблённой девчонки! Катя Лебедева знала только одно: она должна была попасть в диско-бар «Королева», потому что там был Макс. Попасть любой ценой.
Стипендия к этому времени разлетелась, ей пришлось занять деньги у подруги. И в полутьме, сидя в пропахшем сигаретным дымом зале со стаканом апельсинового сока в руках, она с болью наблюдала, как Макс танцует с полненькой третьекурсницей Алей.
Аля висла на нём всем своим весом, как на «шведской стенке», неотрывно глядя ему в глаза томно-ленивым взором из-под обклеенных стразами ресниц. Выкрашенные в вульгарный огненно-рыжий цвет патлы она то и дело откидывала назад. Макс придерживал её за талию одной рукой; вторую он небрежно засунул в карман. Этак независимо-небрежно. Красиво. У толстухи Али явно «ехала крыша». Он не сводил с неё глаз.
Катя знала, как действует его взгляд – большие, пронзительно-карие глаза, ласковый прищур. Небось перед зеркалом репетировал.
…Когда на очередной медленно-романтической песне они стали целоваться взасос, она встала из-за столика и ушла из «Королевы».
Вот и всё. Домой, выбросить из головы эти нелепые отношения, уйти в учёбу…
Она молча плакала.
Как-то по-дурацки закончилась эта первая, «настоящая» любовь. О которой столько мечталось и грезилось… Она должна была быть совсем-совсем другая. Такая, как в рок-опере «Юнона и Авось»… Гордая, возвышенная и чистая…
Потом в парке она услышала топот за спиной…
-…Кать, ну? – напомнила о себе Машка.
- Макс был с этой рыжей хрюшкой. Всё правда.
- Да это все, кроме тебя, знали, - отмахнулась подруга. – Как голова?
Катя пощупала пальцами лоб. Прикасаться было больно. Она взяла с тумбочки зеркало и глянула в него. Охнула. Спёкшаяся рана от левой брови тянулась через весь лоб и куда-то в волосы… Наверняка шрам останется.
- Маш, я чё-то плохо соображаю… Как я в общагу-то попала?
- Ну… я не видела. Я пошла чайник ставить на кухню, ну там с девчонками покурила чуток… Вернулась – а ты уже на кровати лежишь и с полотенцем на голове. И в обуви, блин! Думала, ты напилась с горя.
- Ты же знаешь, что не пью я эту отраву! – возмущённо воскликнула Катя, садясь на кровати.
Боль незамедлительно толкнулась в голове.
- Да ладно! Откуда мне знать, что там у вас с Максом вышло? Может, вы с Алькой сцепились, может, ещё чего… Мало ли из-за чего напиваются.
- Буду я из-за этого бабника достоинство терять, - откинулась снова на подушку Катя. – И так глупостей наделала. А эта Аля в него втрескалась по самые уши. Весь вечер пиво и коктейли ему покупала. Причём дорогое! На свои, ха! …Ладно. Забыли.
- Тогда кто тебя так? – Машка сочувственно кивнула на её кровавый лоб.
- Да глупо так… В темноте споткнулась и кэ-эк врежусь лбом в корень, через парк когда шла, - соврала зачем-то Катя. – Ни одного фонаря же на аллее нет. Хорошо, что не насмерть.
- Пойду чайник поставлю, - вздохнула подруга. – Пончики есть.
Она схватила жёлтого эмалированного «монстра» и хлопнула дверью.
Катя осторожно поднялась с кровати. С плеча ей в руки упало полотенце: испачканный кровью кусок поблёскивающей тряпки затейливой фактуры: она состояла из рельефных шестигранников, очень схожих с пчелиными сотами. «Не моё… И не Котовой… - подумала Катя и какое-то волнение сладко сжало сердце. – И вообще это не полотенце!» - она помяла ткань в руках.
Эластичная, пружинистая. Похоже на кусок толстого стрейча с полустёршимся блестящим напылением.