- Вот придурок, - покачала головой Катя и, встав у зеркала, стала расчёсывать свои длинные чёрные волосы. Машка продолжала невозмутимо пускать дым в форточку:
- Вижу, ты прозрела. Не зря башкой ударилась…
- Ага… - Катя изучала своё отражение.
Этот Круглов её мизинца не стоит! Вон какие глаза, словно крепкий кофе: карие, блестящие, глубокие. Нежные черты лица, тёмнота в уголках губ… Откуда у неё, Катеньки Лебедевой, примерной дочери родителей со славянской внешностью, восточный ген? Эти чёрные, закрученные вверх ресницы, тонкие тёмные брови вразлёт?
…Только вот у того ангела ресницы, пожалуй, подлиннее будут…
Катя заплела длинную косу, погасила свет и забралась под одеяло. Машка продолжала курить в темноте у форточки, глядя на окна соседнего общежития. Там обитал её загадочный художник по имени Марик.
- Маш, - тихо сказала Катя. – Ложись давай…
- Щас.
- Маш… А я влюбилась в ангела…
Машка подавилась дымом и судорожно закашлялась.
3.
…Всё воскресенье Катя играла на стареньком фортепиано, стоявшем у них в комнате. Машка удрала к Марику, большинство студентов разъехались по домам, общага почти пустовала.
Катя вдохновенно импровизировала, не глядя на клавиатуру.
Перед глазами стояло лицо ангела… Он снился ей этой ночью. Как будто он сидел рядом и смотрел на неё – молча, но ей было так хорошо! – а потом погладил по щеке и… растворился в голубоватой дымке. И Катя проснулась в этом смешанном чувстве – глубокой нежности и щемящей тоски…
Гаммообразные пассажи звенели под её пальцами, и девушка понимала, что она вплетает в эту музыку мотивы, которые звучали там…
- Малыш, ты ещё сердишься? – Макс заглянул в дверь.
В воздухе моментально распространился терпкий аромат «Чёрного Дракона». Надо ж так поливаться перед приходом…
- Уйди, - досадливо поморщилась Катя, но мелодия уже распалась на отдельные неуверенные отрывки.
- Ну Катюш… Ну что мне сделать, чтобы ты меня простила?
- Купи белые каллы, розовое шампанское и красную икру.
- Икра – отстой! – заявил Макс и торжественно возложил на клавиши пачку пельменей.
Клавиши жалобно тренькнули.
Катя отдёрнула руки от клавиатуры. Вдохновенье вмиг испарилось: так грубо и приземлённо прервать Музыку! И эти дурацкие пельмени – на клавишах, которые только что так волшебно звучали!
Девушка покраснела от злости и вскочила:
- Убери эту гадость! И сам убирайся!!
- Вчера ты сказала, что я халявщик…
- А теперь добавлю: ты бабник! Мириться он пришёл! С пельменя̀ми, блин! Классное возмещение морального ущерба. Может, Алечке за пиво выплатишь вчерашнее? Или ты как-нибудь по-другому… затраты ей возместил?!
- Кать… - красивые синие глаза Макса сузились. – Алька просто дура. С такими тока гулять и можно. Подумаешь, затусили в баре… Ну я ж мужик, а не монах, чё ты… А люблю-то я тебя. Кстати, Алька это знает, и ничего. Не жужжит. А ты какая-то неправильная…
- Убирайся, говорю. – Катя собрала со стола немытые кружки и понесла их на общую кухню, надеясь, что там есть девчонки и Макс не сможет при них выяснять отношения.
Макс украдкой лизнул палец и пригладил чёлку.
Неторопливо пошёл следом.
В кухне никого не было: воскресенье. В открытое настежь окно врывался не по-осеннему тёплый ветер. На улице лаяла собака. Снизу доносилось фортепиано: кто-то разучивал этюд композитора Черни.
Катя поставила кружки в мойку и подошла к окну.
Села с ногами на подоконник.
У Макса запиликал мобильный телефон. Он взглянул на дисплей и «сбросил» звонок. Подошёл сзади и тихо обнял её за плечи:
- Ну прости, Катюш…
- Отстань! – процедила Катя. Внутри у неё всё дрожало от обиды. – Я не стала при Машке… Я ведь любила тебя! Ты даже не понял, как всё это время я тебя любила. И сейчас не понимаешь. Никому не верила, только тебе! А ты…
- Я же сказал: прос-ти, - терпеливо повторил он.
- Прос-тила, - передразнила его девушка. – Потому что ты теперь мне по бара-бану. Понял?
- Понял, - покорно согласился он. – Хочешь, докажу, что это не так? – и, не дожидаясь ответа, рывком притянул к себе и попытался поцеловать.
Девушка с отвращением оттолкнула его от себя:
- Придурок! Ты не слышишь никого, кроме себя! Я же сказала: всё! Иди к Але… иди куда хочешь. – неужели она могла столько времени безаветно любить его? Или ей просто казалось, что любит? Безмозглый самовлюблённый идиот!