Потом тошнота не прошла – усилилась, начались спазмы, а желудок давно был пуст, и лишь немного желчи выбросилось в рот. Задыхаясь, человек хотел выплюнуть желчь на лежащие в снегу пустые автоматы, но тут из носа хлынула кровь – кровь в нем еще была. Сколько же здесь рентген? У него звенело в голове, все качалось.
С женой на руках он спустился в подвал, уложил ее на диван. Накрыл своим пальто, подоткнул в ногах, чтобы ей было теплее. Прилипший к пальто снег не таял.
Автомобильный фонарь наполнял подвал бесчеловечным белым светом.
Что-то пробормотав, человек поспешил обратно, наверх. Через несколько минут вернулся, неся полупустую бутылку коньяку. Закрыл люк – крышка лязгнула, рухнув в пазы, и завывание ветра сразу стало далеким и не важным.
Налил в рюмку. С губ в спокойном морозном воздухе слетал пар. Пригубил, зашелся кашлем, расплескивая ледяной коньяк. Едва переведя дух, отчаянно выпил, налил снова, рюмка колотилась в его руке, тускло отблескивающие капли слетали с кромки стекла. Снова выпил, спеша, но зубы у него все равно стучали. Оторвал рюмку от губ, и она, лишившись опоры губ, заплясала в пальцах и выпрыгнула из них, сверкнула в сторону, в тень. Сел на край дивана, сбросил пальто на пол – разлетелись рыхлые полоски снега, – ковыляющими пальцами раздергал красивую тесьму у ворота, стал сдирать блузку, надетую, как он любил, на голое тело. Тонкая отвердевшая ткань отделялась вместе с кожей, ошпаренной разливом супа. Едва не падая от поспешности, бросился к аптечке, щедро смазал бурые проплешины мазью от ожогов. Потом выплеснул на ладонь немного коньяку и принялся растирать не захваченную ожогом кожу. Хрипло дыша, пристанывая при каждом вздохе, человек работал исступленно, точно боялся опоздать. Через некоторое время, вдруг спохватившись, поднес горлышко к ее губам, попытался, невнятно и ласково воркуя, разжать ей челюсти и дать выпить глоток. Не сумел. Снова плеснул на ладонь. Вдруг замер, ошеломленный догадкой, – задергалось иссеченное пургой лицо.
– Она не умерла!! – закричал он и с удвоенной силой принялся растирать жесткое, как настывший камень, тело – кожа лохмотьями ползла с его ладони, по животу и груди жены потянулись первые, легкие полосы крови.
– Глупенькая, а ты что подумала? Дуешься на меня – а сама не поняла! Я снотворного ей дал, снотворного! Она проснется утром и позовет тебя опять, и что я ей скажу? Она тебя ждет, зовет все время, только «мама» и говорит! – разогнулся на миг, поднял глаза на кроватку и увидел сидящего на стуле мужчину в грязной, не по погоде легкой хламиде до пят. Окаменел. Гость – смуглый, бородатый и благоуханный – безмолвно смотрел на него, и свет фонаря яркой искрой отражался в его больших печальных глазах.
Человек медленно поднялся.
– Ну вот… – хрипло произнес он.
Гость молчал. Это длилось долго.
– Думаешь, я сошел с ума?
Гость молчал, его коричневые глаза не мигали.
– Хочешь коньяку?
Гость молчал. Выл ветер наверху. Бутылка с глухим стуком вывалилась на пол и откатилась в сторону, разматывая за собой прерывистую тонкую струйку.
– Опять пришел полюбоваться, какие мы плохие?
Гость молчал.
– А сам-то! Мы оглянуться не успели, а у тебя уже кончилось молоко! И ничего лучше меня не придумал ты! Раскрыл, называется, почку… Бог есть любовь! – фиглярски выкрикнул он. – Прихлопнул!!
Гость молчал.
– А я отогрею их, вот увидишь, – тихо сказал человек.
По щекам гостя потекли крупные детские слезы. Несколько секунд человек смотрел недоуменно, потом понял.
– Э-э, – сказал он и, безнадежно шевельнув рукой, снова опустился на диван. Гость упал перед ним на колени. Схватил его руку, прильнул горячим, мокрым от слез лицом. Плечи его вздрагивали.
– Не бери в голову, – с трудом выговорил человек и вдруг улыбнулся. – Все пустяки. – Положил другую руку на голову гостя и принялся гладить его мягкие ароматные волосы. На вьющихся черных прядях оставалась сукровица, тянулась отблескивающими жидкими паутинками. – Гли-гли-гли. Страшный сон приснился? Поверь, все пустяки… Не получилось раз, не получилось два – когда-нибудь получится. Ты только не отчаивайся.
– Я тоже думал, отогрею, – жалобно пролепетал гость прямо в притиснутую к его лицу ладонь. Худые плечи под хламидой затряслись сильнее.
Бок о бок хозяин и гость вышли из дома, и груда пурги обвалилась на них. Параллельно земле мчался неистовый, всеобъемлющий поток, волшебно подсвеченный изнутри фарами машины, затерянной в его глубинах.
– Спички-то хоть найдутся? – спросил человек. Горячая рука вложила в его пальцы коробок. Человек криво усмехнулся: – Этого добра у тебя всегда для нас хватало…
Идя на свет, он добрался до машины, вынул из багажника запасную канистру. Зубами отвернул пластмассовую крышку, вернулся к двери, затерявшейся было в пурге. Гость уже исчез – будто привиделся. Задыхаясь, поднялся по ступеням, поставил канистру на пол коридора и пнул ногой. Канистра опрокинулась в темноту. Присев, человек подождал, пока бензин растечется. Потом, пробормотав глухо: «Отогрею, вот увидишь…», зажал несколько спичек в кулаке и неловко чиркнул.
Пламя с ревом встало едва не по всему дому сразу. С опаленным лицом человек скатился с крыльца в сугроб у самой границы гигантского гремящего костра. Стало светло как днем; оранжевая, мохнатая толща стремительного снега просматривалась далеко-далеко. Увидел, как затлела, задымилась одежда, и подумал: холодно.