— Вот! — торжествующе подхватил Поль. — Ты сам всё сформулировал гораздо лучше меня, мне просто нечего добавить. Я не желаю читать о вещах, для которых не подходит латынь!
— Ты меня не понял! Я имел в виду вовсе не грубые и низкие предметы, о которых неприятно и недостойно читать, а совершенно новые для поэзии темы!
— Ещё раз повторю: человеческой жизни не хватит, чтобы познать всю глубину уже написанного! Какие ещё новые темы?! Не смеши меня. Вот низкие темы Вийон действительно любит, а новых я у него что-то не заметил, — протянул Поль.
Жан-Мишель начал закипать, как котелок на огне.
— Послушай, Поль, ты…
— О чём спор? Книжку поделить не можете? — раздался весёлый голос. К Полю и Жану-Мишелю подошёл Анри, студент того же коллежа, где они учились. Если бы на Анри взглянул Гиппократ, придумавший четыре человеческих темперамента, то сразу определил бы его в сангвиники — Анри был сильный, высокий, живой, энергичный, со здоровым румянцем и белозубой улыбкой. Впрочем, никто не принимал Анри за весёлого простачка: его тёмные глаза смотрели прямо, твёрдо, — так смотрит человек, умеющий себя поставить, так смотрит опытный дуэлянт. Этот взгляд как бы приглашал: «Ну, давай померяемся силой, если не боишься, — только знай, что я буду сильнее». Если что-то ему не нравилось, в его глазах появлялась тяжесть, он ерошил свои густые тёмные кудри, и у него начинали ходить скулы, но разговаривал он при этом негромко и подчёркнуто спокойно. Его гнева опасались и предпочитали с ним не связываться, хотя Анри был добродушен и редко выходил из себя.
Они с Жаном-Мишелем познакомились в начале учёбы и сразу крепко сдружились. Несмотря на свою общительность и открытость, Анри не так легко сходился с людьми, как Жан-Мишель. Одним Анри нравился, а другие терпеть не могли его острые словечки и привычку без конца хвастаться и приукрашивать любые свои достижения. А Жану-Мишелю удавалось найти общий язык почти со всеми. Впрочем, он, в отличие от Анри, был замкнутым и новым людям предпочитал знакомую компанию, одиночество и книги. Вытащить его из круга привычных мест и занятий не удавалось почти никому, кроме Анри.
Анри взял у Жана-Мишеля сборник Вийона, мимоходом поглядев на Поля как на грязное пятно на своей одежде. Поль же при виде Анри надменно поднял голову, отчего показался ещё более высоким и худым, и ушёл. Анри проводил его взглядом и едва заметно усмехнулся.
Жан-Мишель рассказал ему о книге.
— Ну вот, на два дня нельзя уехать — обязательно произойдёт что-нибудь интересное без меня, — вздохнул Анри. — Жалко, что меня там не было, — уж я-то бы догнал этих воришек… Что, говоришь, хорошие стихи? О, по-французски! Я уж испугался, что опять латынь, терпеть её не могу.
— Ты почитай.
— Да зачем это мне? Мне и учёбы хватает.
— Тебе понравится.
— Правда? Тогда беру. Только давай выпьем чего-нибудь, у меня в горле пересохло.
Жан-Мишель задумался, идти с ним или нет, но Анри не стал ждать, пока он на что-то решится, уверенной рукой взял его за плечо и увлёк за собой.
— Если верить стихам, этот мэтр Вийон много чего повидал, — говорил Жан-Мишель, пока они по узким улочкам шли в таверну. — Интересно, жив ли он? Как бы я хотел с ним познакомиться!
— Так надо его разыскать! — без промедления предложил Анри.
— Но как?
— Положись на меня, — Анри хлопнул друга по плечу. — Я знаю Париж лучше, чем содержимое своих карманов, я найду тебе тут даже иголку, не говоря уж про известного поэта!
Ноябрьское небо, казалось, собралось расплакаться холодным дождём, но медлило, словно задумалось о чём-то. Парижские мостовые под башмаками прохожих чавкали глиной и зловонной грязью, в которую превращались помои и отбросы. Город, переживший за последнее столетие войны, бунты, голод, холод и чуму, теперь выглядел потёртым, как простая и грубая одежда его небогатых жителей — тёмные платья и застиранные передники хозяек, кожаные жилеты и суконные куртки мужчин… Ветер уже приносил зимний холод и терпкий запах дыма из пригородов, что расположились за городскими стенами и год от года росли, расширялись, наполнялись провинциалами. Постепенно эти люди перебирались в Париж, чтобы обосноваться тут, занять место получше, выиграть у судьбы и удержать в руках свой кусок хлеба, а если повезёт — то и шматок мяса, и кружку хорошего вина. Жизнь в ограде городских стен никогда не была лёгкой, но людей всё равно манило сюда, им улыбалось красивое лицо Парижа: богатство Лувра, кружево , величественная высота , особенный, глубокий голос его колоколов, заставлявший каждого замирать от благоговения; Бастилия, и — зримые символы королевской власти, башня, , аббатство Сен-Мартен, мосты и площади; великолепные процессии по праздникам, богатые церемонии, знать, разодетая в шелка, парчу и бархат, а главное — будущее этого города, жизнелюбивая суета, которая дразнила каждого мечтами о лучшей жизни и надеждами на удачу.