Роджер повертел неуклюжие связки в руках.
«Повесить их?» — спросил он.
«Да, да, — оживленно сказала она. — Повесьте, пока Гэрет на кухне. В буфете у меня за спиной вы найдете молоток и гвозди».
Роджер достал молоток и гвозди, распаковал первую связку, стал на стул и принялся быстро и аккуратно развешивать ленты. Через несколько минут он уже прикрепил первую связку, протянув ленты вдоль всех четырех стен под потолком. Затем взял вторую связку и протянул ленты от центра к углам.
«Ну как получилось?» — спросила мать.
«По-моему, очень красиво, — сказал он, ставя стул обратно к стене. — Конечно, может быть, у женщины вышло бы еще лучше».
«Какого они цвета?»
«Одна красная с серебром, а другая зеленая с желтым».
Мать удовлетворенно вздохнула и сложила руки на коленях.
«Я все слышал! — крикнул Гэрет из кухни. — Чего это вы там стучите молотком? Что вы затеяли?»
«Ничего, просто колем орехи, — отозвался Роджер. — Занимайтесь своим делом».
Они сидели у камина точно два заговорщика, и слышали, как Гэрет негромко посмеивается на кухне.
Несколько минут царило молчание, и Роджер подумал, не собирается ли мать возобновить свои расспросы о положении дел сына. Однако, поглядев на ее спокойное лицо, он понял, что его предположение ошибочно. Ничто не заставит ее испортить этот торжественный день суетными повседневными заботами.
Подыскивая тему для беседы, которая была бы ей приятна, он заговорил об ее покойном муже, стал расспрашивать о том, как они жили в этом доме при его жизни. Она отвечала охотно.
Гэрет уже рассказывал Роджеру, когда они в первый раз шли к нему домой, что его отец скончался пятнадцать лет назад. Теперь мать присовокупила к этому один существенный штрих: Роджер узнал, что она потеряла зрение после смерти мужа. Он понял, что их совместная жизнь была счастливой, случались, правда, маленькие трудности, приходилось экономить, мясо ели только по воскресеньям и в праздники, но судьба была к ним милостива: ни больших разочарований, ни тяжелых трагедий не выпало на их долю, если, конечно, не считать того, думал Роджер, что их единственный сын родился калекой. Впрочем, было ли это таким уж ударом для них? Быть может, он был для них — для матери во всяком случае — просто ее дитя, просто Гэрет. Да и отец, если поначалу ему и больно было глядеть на искривленное тельце младенца в люльке, утешился с годами, когда увидел, что сын вырастает на диво сильным, словно корявый, но крепкий дубок, которого ничто не сломит.
«Есть у вас фотография вашего мужа?» — спросил он мать.
«У меня в комнате», — отвечала она.
Ему приятно было думать, что она держит фотографию своего Геранта возле кровати, чтобы, проснувшись, можно было коснуться ее рукой. Конечно, так, для чего бы иначе она ее там держала? И он воздержался от дальнейших расспросов. Был ли Герант крупным мужчиной, ей под стать, или чудовищно могучим гномом, каким первоначально всегда рисовался ему отец Гэрета, останется пока неразгаданной тайной. И это правильно: не все надо непременно вытаскивать на свет.
Торжествующий возглас Гэрета, донесшийся из кухни, оповестил Роджера, что пора накрывать на стол. Под руководством матери он достал грубую белую скатерть, столовые ножи и вилки и большую вилку и нож для разрезания мяса. Винных бокалов не было, но Роджер обнаружил на полке нечто вроде стеклянной пробирки и поставил ее у прибора матери, а для себя и Гэрета достал обычные полупинтовые кружки.
«Проголодались? — крикнул Гэрет из кухни. — Через две минуты приступим».
Роджер поспешил во двор. На морозном воздухе вино остыло как раз до нужной температуры. Торопливо расспросив мать и получив указание, он нашел штопор. Быстро откупорил бутылку и только-только успел разлить вино, как Гэрет широко распахнул дверь кухни.
«Дорогу! — крикнул он. — Дорогу шеф-повару замка его королевского величества».
Он торжественно шагал вперед, гордо подняв над головой большое блюдо, на котором лежало нечто коричневое и дымящееся. Восхитительный аромат жареного мяса сопровождал его приближение к столу.