— Вы довольны, что едете к маминым… к вашему дедушке и бабушке?
— Конечно, — уверенно отвечала Мэри. — Там нас будут очень вкусно кормить. И мы увидим поезда.
— Можно подумать, что я совсем заморила вас голодом, — с шутливой обидой воскликнула Дженни.
— Бабуля дает нам жареную картошку, когда ни попросишь.
— Конечно, у бабули достаточно свободного времени, чтобы жарить вам картошку.
— А дедушка сделал игрушечный поезд, — сказал Робин. — Вот такой длинный. — Он широко раскинул руки. — И прямо за домом у него большой пруд, и там плавают утки. И у них разноцветные шеи.
— Он хочет сказать, что они у них переливаются, — пояснила Мэри.
— Когда они вертят головой, шеи у них делаются разноцветными. А потом они встают в воде и поднимают вверх хвостики.
— Ну пошли, — сказала Дженни, застегивая на Робине пальто.
Голубая малолитражка ждала возле часовни. Чемоданы были уложены в багажник на крыше кузова.
— Ужас, сколько вещей приходится брать с собой из-за ребятишек. Словно мы уезжаем в Китай на целый год.
— А ты бы хотела поехать в Китай, мама? — спросила Мэри.
— Хотела бы, — сказала Дженни.
— Может быть, сначала поведу машину я, а вы потом? — спросил Роджер. — Там дальше дорога вам лучше известна.
— Отлично. — Она протянула ему ключи.
Все забрались в машину — ребятишки, прижимая к груди свои сокровища.
— Можно я посижу у тебя на коленях, мамочка?
— Сейчас нет. А там видно будет. Нельзя же сразу взгромождаться на колени.
Роджер включил послушный маленький двигатель и вывел похожую на спичечную коробку машину на дорогу.
— Нантвич, принимай гостей, — сказал он.
Дженни молчала, съежившись в углу. Часа полтора он вел машину, не тревожа Дженни вопросами. Потом стал подумывать, что, может быть, следует осторожно нарушить ее молчание, изменить ход мыслей.
— Чем занимается ваш отец? — спросил он.
— Теперь он на пенсии.
— А чем занимался раньше?
— Он землемер.
Эта тема была, по-видимому, исчерпана. Роджер искоса метнул взгляд на Дженни. Лицо ее было сумрачно, замкнуто, встревожено.
— Что-нибудь неладно? Я хочу сказать, помимо того, что вообще все неладно?
Она подарила его улыбкой, которая тут же погасла.
— Я бы не сказала, что все неладно, Роджер. Это далеко не так. Когда я выползу из этой клейкой трясины, в которой увязла, вы увидите, как я преисполнюсь благодарности.
— Не об этом речь, — сказал он. — Вы, конечно, не можете сразу всплыть на поверхность после такой передряги, даже если это по существу не катастрофа, а благо.
— А я все жду, когда будет благо, которое бы не выглядело как катастрофа, — возразила она.
— О, — произнес он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно небрежней, — такое тоже случается иногда.
Некоторое время они молчали, потом Дженни неуверенно заговорила:
— Есть одно обстоятельство, которое очень смущает меня, Роджер. Вот сейчас.
— Давайте выкладывайте, что это такое, — сказал он, искусно входя в длинный, крутой вираж, не снижая скорости.
— Я не хочу брать вас с собой к моим родителям.
— Не хотите, и не надо, — сказал он.
— Вы понимаете, я должна держаться весело. Значит, придется притворяться, фальшивить. И нагромоздить кучу лжи, чтобы объяснить, почему я оставляю у них детей.
— А почему бы, между прочим, не рассказать им все, как оно есть, напрямик?
— Да потому, что я не могу. Мне нужно сначала немного прийти в себя и собраться с духом, чтобы хватило решимости спокойно сообщить им, что я ухожу от Джеральда. Они учинят мне настоящий допрос с пристрастием, а сейчас я его просто не выдержу.
— Понимаю. Глупо было даже предлагать. Невозможно брать все барьеры сразу, без передышки.
— Ну вот, вы же понимаете, правда?
— Да, дорогая.
— И мне придется ужасно лицемерить, — сказала она. — Я просто умру, если вы будете все это слышать. Помимо того, что не так-то просто объяснить ваше присутствие.
— Ну, это совсем несложно.
— Да, конечно, но это будет еще новое нагромождение лжи. А мне хочется все же по возможности меньше лгать.