Как только автобус выехал на площадь и остановился, Роджер бросил что-то на ходу Гэрету и двинулся следом за Райаннон. Она, казалось, не замечала, что кто-то идет за ней, а может быть, просто не обращала на это внимания; как бы то ни было, она, не спеша и не оглядываясь, поднялась по ступенькам «Паласа». Роджер задержался на плохо освещенной стоянке для машин. Он уже несколько дней носил в кармане галстук на случай, если возникнет как раз такая ситуация, и сейчас вынул его и тщательно повязал вокруг шеи. Это был символ его респектабельности. Работать в автобусе при галстуке не стоило, но без галстука никто не впустил бы его в «Палас». Таковы уж магические свойства этой восемнадцатидюймовой полоски материи. Роджер глубоко перевел дух и поднялся по ступенькам.
Старший рассыльный поздоровался с ним — он, конечно, знал, поскольку все здесь знали, что Роджер собирает сейчас за проезд в автобусе Гэрета. Однако он поклонился ему так, точно понятия об этом не имел. Так же повел себя и бармен. В отеле тщательно следили за соблюдением кодекса приличий и светскости. К тому же, наверное, они не исключали возможности, что Роджер ведет себя так, потому что он эксцентричный миллионер. А почему бы, собственно, и нет? Он вполне мог бы быть миллионером, а не просто эксцентричным филологом. Роджер быстро проглотил две порции виски, расправил плечи и вышел из бара в холл, где царила Райаннон.
Она сидела за своей стойкой, устремив рассеянный взгляд на просторы раскинувшегося перед ней ковра, этого не занесенного на карту моря, по которому в надлежащее время приплывало к ней все, что ей требовалось. Роджер, разгоряченный виски, смело направился к ней.
— Привет, — сказал он.
Она безмятежно посмотрела на него.
— Привет. Чем могу быть вам полезна?
— У меня к вам дело, не имеющее отношения к гостинице, — сказал он. — Личное дело.
Она продолжала смотреть на него все с тем же безмятежным выражением лица — без удивления и без вызова.
— Не могли бы вы мне подсказать, — продолжал Роджер, — куда здесь люди ходят, когда хотят хорошо провести вечер? Вкусно поесть, выпить хорошего вина, быть может, послушать оркестр. — Следовало ли ему добавить: «Посмотреть ревю»? Или же это было бы слишком явным намеком?
Она отнеслась к его словам, как к весьма обычному вопросу постояльца.
— Ну, все зависит от того, далеко ли вы готовы поехать.
— Куда угодно, лишь бы успеть сгонять на машине туда и обратно за вечер. — Или, может быть, она думает, что он разъезжает всюду на велосипеде? Или ездит только в такие места, куда ходит автобус Гэрета?
— Ну, ближайшее приличное место находится на Энглси. Там можно хорошо поужинать, у них хороший выбор вин и небольшая площадка для танцев.
— Вы там бывали?
— Да, — сказала она откровенно.
— Вы считаете, что это лучшее место, скажем, в пределах тридцати пяти миль?
— Да.
— А вы бы не поехали туда со мной как-нибудь вечером?
Ну вот, он и сказал это.
Райаннон посмотрела на него, как бы решая, что ответить. Ее большие темные глаза пробежали по лицу Роджера, словно она впервые по-настоящему увидела его. Да, собственно, так оно и было, поскольку он впервые предстал перед ней для обозрения, как нечто заслуживающее внимания.
Она открыла рот, намереваясь что-то сказать, но прежде чем слова слетели у нее с языка, внимание ее было отвлечено внезапно появившимся полноватым блондином, который стремительно подошел к стойке, перегнулся через нее и сказал:
— Добрый вечер, красотка!
Райаннон взглянула на него с почти неприкрытой антипатией. Роджеру, стоявшему так, что он видел оба лица в профиль, показалось, что молодой человек держится с какой-то поистине невиданной наглостью, сразу вызвавшей отчаянное противодействие в Райаннон. Что до него самого, то Роджер мгновенно невзлюбил молодого человека. И дело было не в том, что его возмутило это вмешательство в их разговор в самый решающий момент. В конце концов ведь молодой человек едва ли мог знать, что они как раз подошли к самому важному. Скорее неприязнь Роджера объяснялась тем, что все в пришельце дышало какой-то жирной наглостью. Его желтоватые волосы, зачесанные назад, волной вздымались надо лбом, а над ушами были зализаны, как перья утки. Голос у него был высокий и какой-то маслянистый, в полном соответствии с его изнеженной и рыхлой внешностью. Но самым мерзким была походка. Он словно плыл, рассекая плечами воздух, готовый отбросить в сторону всякого, кто окажется недостаточно хорошо защищенным и с кем, следовательно, можно так обойтись. Легко было представить себе, что он шутки ради может, не задумываясь, столкнуть в канаву слепца.