Дмитрий счел, что береженого Бог бережет. Один раз пройти по улице – это можно объяснить какой-то случайностью, в конце концов, его мог привести сюда обычный житейский интерес… К чему? К фотографическому ателье? К оценщику старинной мебели? К шляпнику? Нет! Его мог привести сюда интерес к флористу, чья маленькая лавочка на все четыре стороны испускала прелестные ароматы. Он зайдет в лавочку, спросит какое-нибудь невероятное растение – аргентинскую ваниль, или уругвайский шиповник, или еще что-нибудь, чего в простенькой лавчонке заведомо быть не может, повергнет владельца в столбняк своими ботаническими познаниями (а как же, поднаторел благодаря Рите!) и уйдет. И если за ним кто-то следит и захочет проверить, на кой черт шлялся штабс-капитан Аксаков в непосредственной близости от подозрительного дома, он может задать вопрос флористу. И удостоверится в алиби вышеназванного штабс-капитана.
Дмитрий обогнул серый «Опель», неудобно припаркованный сбоку цветочной лавки, и вошел в нее.
В лавке, разумеется, не сыскать было ни ванили, ни шиповника (там все больше азалии да цикламены продавались, причем невероятных, изысканных оттенков), однако сам флорист оказался очень непрост. Посоветовал за столь экзотическими растениями съездить в «Jardin des platanes», а глазом так и ел странного посетителя. Дмитрий потом, уже уйдя и поворачивая за угол, нарочно обернулся: флорист стоял на пороге лавочки и смотрел ему вслед, смешно вытягивая шею, очень похожий в своем обтерханном пиджачке и брюках гольф на тощего чибиса.
Дмитрий ушел с чувством, что задуманное алиби оказалось не очень удачным… Или на воре шапка горит? В том смысле, что, очень может быть, флорист принял его за вора, который задумал ограбить его убогую цветочную, да уловку придумал весьма неудачную? А, ладно, за кого угодно пусть принимает, только не за русского офицера, задумавшего стать перебежчиком.
С тех пор Дмитрий на рю Дебюсси ни ногой не ступал, дома о прогулке в той стороне словом не обмолвился. Тогда что ж получается? Лидии неоткуда было о ней знать! Но она знала… Или впрямь прозрела своим талантом, в который Дмитрий не верил?
С другой стороны, может быть, Таня проговорилась матери, что муж раза два бывал на собраниях младороссов?
Сначала Дмитрий думал, что у них просто сборища и треп «под лозунгом русского борща», но, оказалось, нет. Странная это была партия – первая, которая родилась в эмиграции и, как выражался глава ее Александр Казем-Бек, первая повернулась «лицом к России». Лицом, а не задом, как стояла вся эмиграция, считавшая, что с ней из России ушла соль земли и что «там» просто ничего уже нет. Разумеется, младороссам в офицерском союзе сильно мыли кости, мол, дурость у них, мода, ерунда, однако нельзя отрицать, что они монархисты, глубоко преданные идее единой, великой России. Дмитрий своими ушами слышал, как сам Миллер однажды сказал: «Да, да, думаю, даже уверен, что будет момент, когда по Москве проскачет белый конь, и вот если мы, неважно кто – РОВС, младороссы, монархисты, кто-то еще, – успеем в тот момент посадить на него русского царя, то и будет в России снова царь. Но это будет одно мгновенье, и если мы пропустим его, тогда – конец навсегда!»
Фраза стала как бы индульгенцией для всех, кто пытался найти родственные души среди младороссов, и поэтому тем, кто туда хаживал, никакой суд офицерской чести или обвинения в предательстве не грозили. Ну, фырканье раздавалось, так то ж ерунда, подумаешь, фырканье…
Но штаб-квартира младороссов находилась отнюдь не на рю Дебюсси! А Лидия Николаевна сказала… Точность ее слов поразила Дмитрия.
Разумеется, воротясь домой с собрания, он не преминул спросить у тещи, был ли у нее «в салоне» – Лидия Николаевна предпочитала светскую терминологию – человек по имени Шадькович, хорошо одетый альбинос. Теща передернула худыми плечами (с возрастом – ей недавно исполнилось пятьдесят семь – она отнюдь не раздалась, как следовало бы почтенной матроне, а, напротив, очень похудела… с другой стороны, в Париже теперь все дамы знай худели, точно с цепи сорвались: одни – голодая от недостаточности средств, другие – голодая от их переизбытка и следуя моде) и презрительно выразилась в том смысле, что она-де не ажан какой-нибудь, не полицейский, чтобы спрашивать удостоверение личности у подозрительных незнакомцев. Тем паче что белобрысый господин в добротном костюме ей ничуть не показался подозрительным. Душа у него была не на месте, и крепко озабочен он оказался будущим. Ну, Лидия и попыталась его относительно этого будущего просветить, как насчет ближайшего, так и насчет дальнего, а уж сбылись предсказания или нет, она даже думать не станет, потому что доподлинно знает: сбылись!
– А все же? – настаивал Дмитрий. – Что именно вы ему предсказали?
– Вам зачем? – глянула исподлобья Лидия Николаевна. – Поиздеваться в очередной раз вздумали? И вообще, откуда вам известно, что сей господин у меня был? Вы с ним знакомы? Или… – Тут она возмущенно раздула ноздри. – Неужели вы сами его ко мне и подослали, для проверки? А потом следовали за ним и выясняли, сбылись или не сбылись мои предсказания? Ну, знаете, Дмитрий Дмитриевич! Это уже выходит за всякие рамки!
Дмитрий мысленно хохотнул. Татьяна всегда говорила ему, что они с Лидией Николаевной – два сапога пара, очень друг с другом схожи, несмотря на то что терпеть друг друга не могут. Что ж, очень возможно, что и сапоги, правый и левый, не могут терпеть друг друга, только их ведь никто не спрашивает, как они друг к другу относятся, а что они вечно пялятся друг на друга, так это еще ничего не значит!
– Глупости какие, – постарался он пожать плечами с таким же пренебрежением. – Вечно у вас какие-то инсинуации в мой адрес… На самом деле я просто-напросто проходил мимо вашего салона и видел, как означенный господин с вожделением таращился на вывеску, а потом надавил на кнопку звонка. Велико было искушение остановить его и разъяснить, что стыдно в наш бурный и, не побоюсь этого слова, чрезмерно просвещенный век быть столь суеверным и доверчивым, однако я счел подобное поведение непорядочным по отношению к вам. К тому ж в ту минуту вы ему отворили и впустили его, так сказать, в святилище. Я мысленно пожелал этому господину удачи и отправился своим путем. И все же ответьте, что вы ему напророчили?
Лидия Николаевна вновь передернула плечами:
– Ах, как вы надоели мне, Дмитрий Дмитриевич, кабы вы знали! Ну, извольте, извольте: я посулила, что он сперва подвергнется смертельной опасности, но избегнет ее, потом ему выпадет возможность разбогатеть, но он отвергнет ее, вслед за этим он встретит человека, который страдает тем же недугом, что и у него, и они совместно обретут лечение и успокоение. И чрез это моему посетителю откроется путь туда, куда стремится его сердце.
– Интересно, кто же способен отвергнуть возможность разбогатеть? – пробурчал Дмитрий, маскируя своей фразой волнение.
– Вы, само собой, не отвергнете! – усмехнулась теща. – И правильно сделаете, потому что в клетке опять появились жильцы!
Клетка осталась от прежних хозяев квартиры. Когда семь лет назад ударил кризис и состояние Ле Буа, которые пусть сквозь зубы, но поддерживали русских родственников (о, la famille, семья! Для французов – это все! Они себе отказывать станут, но членам своей famille помогут, чем могут), резко уменьшилось, едва не сойдя на полное и окончательное ze€ro, семейству Шатиловых-Аксаковых пришлось съехать из очень приличной четырехкомнатной квартиры в плохонькую и тесненькую двухкомнатную, причем не в привычном Пасси, где обычно селились эмигранты (на Пассях, как называли этот арондисман, район, остряки-младороссы), а близ мрачновато-богемного Монмартра, на авеню Трюдан. Конечно, в пригороде можно было устроиться еще дешевле, но где взять лишние франки на пригородный поезд? Квартирка была пуста, ее еще предстояло меблировать, висели только щипцы на крюке около камина, а вместо люстры на потолке – невероятной красоты птичья клетка, которую с первого взгляда можно было принять за плетеный затейливый абажур. Натурально, ее сняли, но выбросить не выбросили – повесили в углу. Как-то раз Татьяна сунула туда счет за квартиру, потом за электричество… с тех пор повелось: неоплаченные счета «селились» в клетке и порой задерживались там надолго, жильцам иногда становилось даже тесно, столько их там накапливалось…