Лишь мгновение колебался. И бросил трубку.
Он ждал, она все-таки перезвонит. Телефон молчал. Он несколько раз снимал трубку, проверял, не отключился ли случайно. Вот и хорошо, сказал он. Вот и хорошо. Значит, теперь все.
Он уже засыпал и, кажется, видел, как едет по горной дороге — вверх и вверх, но зазвонил телефон.
— Можно попросить Нину? — вкрадчиво поинтересовался женский голос.
— Не туда попали! — зло ответил он.
Не успел лечь, снова звонки. Ом подскочил к аппарату. Сердце отчаянно колотилось спросонья. Тот же голос.
— Вы какой номер набираете?
Она назвала. Почти верный, не совпадала только последняя цифра.
— Кто это? — сонно спросил отец.
— Не туда попали.
Утром, после завтрака, Сергей сел за книги. Что-то не давало ему сосредоточиться, какая-то посторонняя, ускользающая мысль отвлекала. Что-то он должен был сделать. Ах, вот! Он вспомнил. Ерунда, мелочь, но надо выяснить.
Он подошел к телефону. Он был уверен: никакой Нины по этому номеру нет… Никто не подходил. Он снова набрал номер, долго ждал. Никого.
Выходило, придется позвонить позже.
ДОЖДЬ В КРАПИНКУ
1
В щель между занавесками проникал слабый пасмурный свет. Опять дождик? Или не рассвело? А в квартире уже проснулись: из коридора слышны поскрипывание и шорохи, из кухни — звяканье, голоса бабы Тани и дедушки. Будильник тикал на тумбочке, звуки мелодично перетекали один в другой, получалась струящаяся нежная музыка. Но, чтобы увидеть циферблат, нужно приподняться и, значит, впустить холодный воздух под одеяло. Не зима, не топят. К горячим батареям притронешься — сразу тепло, а ладони будто пылью перепачканы: так вяжет неспелая хурма.
Ну вот, и на улице шаги. Метла не шуршит, это не дворник.
А в общем, какая разница, сколько времени, если наконец долгожданное воскресенье и можно спокойно поваляться (хотя Антон и не любил этого слова: валяются целый день только бездельники и лентяи, говорила баба Таня). Еще было мамино слово: «понежиться». Но это уж совсем противное. Мама часто употребляла слова, совершенно не задумываясь над их смыслом. «Нежиться» — еще не самое худшее.
Совсем недавно они ехали в троллейбусе, и мама повстречала знакомую, кажется, заказчицу. Та, посмотрев на Антона, удивилась: «Как он у вас хорошо загорел!» Естественно: он ведь только вернулся с дачи. Антон любил свой коричневый загар и гордился тем, что быстро загорает. Но мама вдруг сказала: «Он у меня вообще смуглый». «Смуглый» — вот ужас-то! Слово вызывало самые неприятные представления: гладко-туповатую, с низким лбом мордочку дельфина или, наоборот, что-то сморщенное, как кожа на руках, если долго держать их в воде.
Антон настолько растерялся после неожиданного маминого заявления, что и женщине отвечал коротко, невежливо. Вышли из троллейбуса, и он выложил маме претензии. «Смуглый? Ну это желтоватый такой», — беспечно отвечала она. Как желток сваренного вкрутую яйца, похожий на маленький глобус с неясным налетом морей и океанов? На даче, когда на завтрак были яйца вкрутую, Антон выковыривал этот шарик и, едва старшие отворачивались, выбрасывал за окно: фу, из него цыпленок получается. «Желтенький… как желток?» — не зная, как объяснить маме ее ошибку, и теряя терпение, продолжал допрашивать Антон. «Ну нет… Ну, такой коричневатый…» Будто это одно и то же!
Впрочем, и дедушка, который был мастер употреблять непривычные, редкие слова, называл свои коричневые ботинки желтыми…
А вот папа, папа понял бы Антона сразу. «Смотри, — показывал Антон на проезжавшую мимо цистерну с надписью «огнеопасно». — Если «ог» заляпает случайно грязью, то получится «неопасно». Правда, смешно? Едет по городу машина, а на ней написано «неопасно». «Здорово смешно», — соглашался папа.
Шаги в переулке раздавались все чаще. Шуршащие мужские и стук женских каблуков. Изредка доносился перезвон пустых бутылок — должно быть, кто-то спешил с авоськой в молочную. А со стороны молочной… Нет, звона металлических ящиков не слыхать. Выходит, совсем не рано.
Тахта на подкашивающихся деревянных столбиках-ножках — сверху этого не видно, а когда лежишь, тревожно, как бы они не подломились, — аккуратно застелена. Значит, папа так и не приходил. Или остался на кушетке в мастерской.
На потолке трещинки разбегались, как реки на географической карте. Главный рукав, притоки… Интересно, почему говорят «рукав»? Рукав реки. Странно. Антон представил черный дедушкин пиджак и вообразил, что внутри одного рукава, с шелковой, белой в синюю полоску подкладкой, как внутри трубы, течет река. Глупость, рукав намокнет…