Мама, вопреки ожиданиям, ничуть его трофею не обрадовалась. «Зачем такие толстые? Мы такими не пользуемся». Все же он отдал ей два, один подарил бабе Лене — вот кому стакан очень понравился и оказался необходим. А дедушка, когда Антон торжественно вручил ему последний, заинтересовался, как всегда, совершенно не относящимися к делу вещами. «Там что, посудный магазин?» — «Да нет», — досадуя и на дедушкину непонятливость и на собственную доброту, отвечал Антон. «Ты и… как, ты говоришь, фамилия твоего товарища?» — «Михеев». — «Да. Так почему вы там сгружали? Что за квартира? Ты обмолвился, было несколько ящиков? Почему вы оказались в этом переулке? Или товарищ тебя специально туда повел? Если сам не можешь ответить, пригласи его ко мне. Это надо выяснить».
Больше Антон в Пашкиных затеях участия не принимал.
Они все еще стояли возле школы. Пашка домой не торопился и склонял Антона пошататься по улицам.
— Ты про черта хотел рассказать, — напомнил Антон.
— Сейчас уже можно, — согласился Пашка. — А то я боялся, он карандаши не даст вынести.
— Черт?
— Ну да. Бабка мне такую историю рассказала… Она еще молодая была. В деревне жила. Собрались в лес идти, а мальчик, брат ее, который последним из дома выходил, что-то забыл. На крыльце спохватился и говорит: «Вот черт!» И назад. Тянет дверь, а она не открывается. Он сильней. Как дернет, она подалась, и он видит в щель: с той стороны ее копыто удерживает.
— И бабушка тоже копыто разглядела? — обратился в слух Антон.
— Ага, — подтвердил Михеев. — Черта нельзя поминать, он сразу тут как тут. Все, кто рядом был, — видели.
У дома Антон нагнал дедушку. Опираясь на трость, тот брел с бордовой авоськой, в ней лежали нежного цвета помидоры. Антон долго шел рядом. Дедушка его не замечал. Подслеповато щурясь, он смотрел вперед и под ноги. Антон нарочно грубо просунул руку в авоську… Дедушка вздрогнул.
— Уф, напугал меня. Ты откуда? Ах да, из школы. Мама ушла по делам, будешь обедать с нами.
— А может, я ее дождусь? — попробовал увильнуть от приглашения Антон.
— Нет. Она не скоро вернется.
Свежий, резковатый запах табачного дыма в коридоре подсказал Антону, что приходил папа. Антон бросил портфель и скорей заглянул в мастерскую. Да, точно, прямо у двери смятая папиросная пачка. А покрывало сползло с кушетки до самого пола.
Баба Таня была одна. Накрывала на стол. Он побежал в кухню. Там возле высокой скамьи — на ней лежали две старые газеты — дедушка и баба Лена делили помидоры. Дедушка доставал из авоськи помидор и тут же подыскивал равный ему.
— Это тебе, это мне, — приговаривал он, отправляя их на разные газеты. Баба Лена сопровождала каждое его возглашение быстрым одобрительным кивком.
— Тебе помятый, и мне помятый, — говорил дедушка. В конце концов в авоське остались большой и малюсенький помидоры. — Ладно, не имеет значения, — сказал дедушка и положил на газету бабы Лены большой.
— А что, приходил папа? — спросил Антон.
— Он был утром, — ответил дедушка. — Иди, мой руки, обед на столе.
Гиря ходиков отмерила половину дневного пути. Можно ее подтянуть, но тогда к вечеру она опустится лишь на короткий отрезок. А приятно поднимать на всю длину цепочки — вот сколько времени утекло! И потом, дедушка говорит, часы надо заводить один раз в сутки и в строго определенное время, иначе они портятся. Поначалу, когда ходики только повесили, Антон то и дело прибегал подтягивать гирю. Боялся, они остановятся. Папа ему тогда обещал собрать целую коллекцию часов. С боем, с кукушками, с музыкальным перезвоном. Говорил, для него это не составит труда: в командировках чуть ли не в каждом городке попадаются такие часы. Порой неисправные, но ведь их можно починить. Обстоятельно обсуждали, как будут новые экспонаты размещать. Намеревались всю стену в коридоре занять ими. Папа раздобыл книгу с изображениями каминных, напольных, карманных часов. Антон мечтал, как будет водить домой экскурсии из школы… Но и часов не прибавилось, и книгу папа недавно унес в театр. Он много книг унес в последнее время.
— Все стынет, — позвала бабушка.
Антон не любил у них обедать. Постоянно надо себя контролировать. Нельзя чавкать и прихлебывать, нельзя сутулиться и разговаривать с полным ртом. Вилку держать в левой руке, нож — в правой и помнить обо всем одновременно. Плюс главное неудобство — салфетка. Она его утомляла, сдавливала горло.