— Давай прямо сейчас посмотрим, — заинтересовался Антон. Но дедушка уже его не слышал. Он жевал, глядя в одну точку. Точка находилась где-то над пианино.
— А белка почему белкой называется? — спросил Антон, решив, что пора начинать подготовку к появлению в доме нового жильца.
— Белка? Какая белка?
Из коридора послышались грохот и звон. Дверь распахнулась, с потрескивающей сковородой в руках стремительно вошла баба Таня. Седые волосы и замасленный передник развевались.
— Иди, посмотри, что твоя сестра натворила!
Антон выскочил за дедушкой. Посреди коридора растекалась голубоватая молочная лужа с неровными краями, валялась пустая кастрюля. Молочные следы вели в комнату бабы Лены, возле лужи они были полные, ближе к двери — истаивали. Дедушка сходил на кухню за тряпкой и ведром. Кряхтя, опустился на корточки. Лицо и шея, когда он наклонился, побагровели. Антону не хотелось пачкать руки, и все же он предложил:
— Дедушка, давай помогу.
— Спасибо, милый, не надо, — сдавленно отозвался тот, размазывая лужу по половицам.
Из комнаты приковыляла баба Лена.
— Митя, я сама, — робко настаивала она.
— Сама, сама… — ворчливо вторила ей наблюдавшая за дедушкой с явным неодобрением баба Таня.
Обед доедали молча. Пили сливовый компот из больших белых кружек с голубыми незабудками. Антон рассчитывал утаить косточку, чтобы расколоть потом и съесть зернышко, но баба Таня его хитрость разгадала, велела все косточки выплюнуть.
— Можно выйти из-за стола? — спросил он.
— А что еще надо сказать? — не разрешил дедушка.
— Спасибо. Было очень вкусно.
Пятно после лужи в коридоре еще не высохло. Антон поскребся в дверь бабы Лены, тихонечко вошел. Баба Лена сидела на обычном своем месте за столом очень прямо, с остановившимся взглядом. В сумраке лицо ее казалось особенно бледным, почти белым.
— Ты что? — спросил Антон. — Ты не расстраивайся…
— Да нет, милый. Я так, задумалась.
— Хочешь, я тебе за молоком сбегаю? — придумал он, как ее утешить.
— У меня еще есть, спасибо.
Свет проникал в комнату через два подслеповатых окна. В проеме между ними высокое, в папин рост, зеркало, Антон видел в нем себя. По правую руку от двери — махина комода. Слева — железная кровать и буфет, все говорили, орехового дерева, с дверцами в форме арочек. На даче, в лесу, Антон встречал орешник: тонкие прутики, из них получаются удобные гибкие удилища. Но то кустарник, а буфет был из дерева. Антон мечтал когда-нибудь увидеть его — с мощным стволом, могучей кроной, где скрывается видимо-невидимо орехов.
Когда бабушка открывала ореховые дверцы-полуарочки, по комнате разносился сдобный запах. Он из буфета не выветривался, потому что либо мармелад, либо пастилу, либо фруктовый сахар она обязательно припасала для Антона. Держала их в металлической коробке с надписью «Красный мак. Конфеты. Бирюлин и К°». «Бирюлин и компания» — вот как это расшифровывалось. Бирюлин и те, кто помогал ему конфеты изготовлять.
Бабушка придвинула к себе алюминиевую кастрюлю, поверх крышки укутанную полотенцем. Так она делала для того, чтобы хлеб дольше не черствел, правда, по наблюдениям Антона, он зато быстрее плесневел. Баба Лена достала из кастрюли пряник в форме большой стрекозы. Белый, мятный, дивно пахнущий. Всегда она подготавливала что-то неожиданное и приятное.
Антон отламывал по кусочку от пряничных крыльев и не мог отделаться от ощущения виноватости. Какая бабушка добрая, хорошая. А он ей иногда грубит.
И еще — странное неудобство. Если лакомишься просто пряником, ни о чем подобном не думаешь. Буквенный алфавит из лапши он с удовольствием уминал — буквы ведь не живые. Кроме того, мама говорила, он такой едой закрепляет полученные в школе знания. А бабочек, зайцев, рыбок — пусть пряничных — все равно жалко. Кто-то из маминых заказчиц подарил ему сахарную олениху с двумя оленятами. Изумительные, серенькие, пасутся на зеленой траве. На редкость красивая статуэтка — прямо на пианино ставь. И как взрослые его ни уговаривали, он не мог эту красоту расколоть щипцами и съесть. А ведь хотелось хоть травки попробовать… (И надо было, потом фигурки как-то сами собой поблекли, растаяли, запачкались, сделались совсем неаппетитными.)
Со стрекозой, правда, проще, чем с оленями. В конце концов стрекозы, как и бабочки, как и майские жуки, — вредители. А с вредителями единственный способ борьбы — уничтожать. Руководствуясь этим неоспоримым соображением, он и мятное стрекозиное туловище без проволочки отправил в рот. И крошки с ладони слизнул, чтоб помину о вредителе не осталось.