Про балки надо запомнить, отметил Антон. Как будут собирать металлолом — привести класс сюда.
Группки ребят человека по три-четыре орудовали лопатами в разных концах и без того основательно перекопанной площадки. Возле рва в одиночестве возился Пашка. Волосы слиплись от пота, щеки горели.
— Говорил тебе, надо раньше, — буркнул он. — Тут из музея приезжали. Целая бригада. Вишь, какую ямищу выкопали. Еще пять монет нашли. И вон череп.
Антон, настороженно вытянув шею, стал пробираться к белому пятну на краю рва, у основания темной пирамиды земли, которое он поначалу принял за обыкновенный булыжник. Череп был серовато-ржавый, с пустыми, бессмысленными глазницами, без нижней челюсти. Перламутрово поблескивали целенькие зубы верхней.
— Неужели настоящий? — не поверил Антон. Пашка подошел, взял страшный остов головы в руки. Протянул Антону:
— Потрогай, не бойся.
Антон отпрянул.
— Испугался! Ага. Я его завтра в школу хочу принести. То-то визгу будет. А что такого? Гладкий, как камешек.
— А ученые почему его не захватили?
— Сказали, не представляет интереса.
— Скелета не было?
Михеев пожал плечами.
— Сгнил, наверно. У тебя умирал кто-нибудь? Ну, в семье.
— Нет, — сказал Антон.
— А у меня дед в прошлом году умер. И когда могилу для него рыли, тоже, говорят, череп нашли.
Антон представил дедушку — седого, склонившегося над книгой… Неужели такое возможно? Люди умирают, когда болеют или совсем старятся, а дедушка бодрый, молодцеватый… У мамы Антон, когда был маленький, допытывался, не умрет ли она, и мама рассмеялась и сказала: умирают, когда знают, что никому не нужны, а она нужна Антону. Вот когда он вырастет, станет взрослым, тогда она и подумает об этом. Значит, дедушка тоже не мог пока умереть — ведь он Антону нужен.
— А отчего твой дедушка умер? — спросил Антон.
— Не знаю, — пожал плечами Пашка. — Желтый весь сделался. И глаза и лицо. Даже зубы. Так, желтый, в гробу и лежал.
Они помолчали. Антон считал невежливым расспрашивать о пережитом горе. Пашка заторопился.
— Хватит зря время терять. Поищем в другом месте. — Оставив начатую неглубокую ямку, он перебежал на свободный, никем не тронутый участок и принялся остервенело вгрызаться в утрамбованный грунт. Лопата, цепляя за самую душу, отвратительно скрежетала.
— Давай ближе ко рву, — предложил Антон.
— Да ну, — отмахнулся Пашка. — Там небось ничего не осталось.
Копнув несколько раз, он снова сменил место. Антон наблюдал за ним и заражался азартом поиска. Ему казалось, Пашка выбирает какие-то уж очень неудачные точки. Там, где кирпич, наверно, был фундамент. Не могли же монеты попасть меж кирпичей? Разве только их специально замуровали. Пашка даже не предлагал ему попытать счастья, совсем ошалел от нетерпения и спешки, рыл механически, слепо. Пот проложил на грязном лбу белые бороздки. Ободки ноздрей запеклись черным.
Изредка проглядывало из-за облаков солнце, заливало пустырь желтым, ощутимо теплым светом. Погода начинала разгуливаться.
Наконец Пашка выдохся. С усилием распрямил затекшую спину, наклонил черенок лопаты Антону. Сам принялся дуть на ладони.
— Ух ты, мозолей… Кровяных…
Бугорок этот Антон облюбовал сразу, как пришел. Гладенький, покатый, он едва приметно выдавался над ровной поверхностью не перепаханного еще островка. Металлическое сердечко легко вошло в землю. Мягкую, податливую, с гнилушками. Наверно, светятся в темноте. Антон копнул всего раз пять, и вдруг в глубине блеснуло так, что перехватило дыхание. Он проворно опустился на колени, разгреб руками мелкие комочки… Воздух будто отхлынул из легких, застопорился в горле и неожиданно вырвался ликующим криком:
— Есть!
Серебряная, тяжелая, сверкающая свежей царапинкой монета с выпуклым профилем дамы в пышных буклях пахла землей и еще чем-то кисловато-несвежим. Антон прочитал: «Императрица Всероссийская Елизавета Петровна». По краям серебро взялось зеленью.