— Ты извини, Витя, — сказал он. — Можешь обижаться, но команду я в трудную минуту не брошу.
— Эх ты, — сказал Малышев.
— И ты бы не бросил, — не слушая его, продолжал Косихин.
Лена посоветовала и другое: раз Маслов — человек Кутузова, надо Косихину держаться с ним поприветливее. А то ведь Кутузов мужик крутой, может и Косихина шугануть.
Женой Косихин гордился. Заканчивала юридический, сразу после школы поступила. К ее мнению даже мать Косихина прислушивалась, а уж на что независимая женщина.
На следующий день, завидев новенького, Косихин расплылся в улыбке.-Так и шел ему навстречу, следя, чтоб не сползла. Маслов ему тоже улыбнулся.
Доброжелательность Косихина, впрочем, имела и другую причину: уж если выпало регату проходить с новичком, нужно успеть с ним сыграться. Косихин в заслугу себе ставил эту способность ради большой цели свое «я» усмирять.
Всего на соревнования ехали семь человек: команды двух «Летучих голландцев» и одного «Звездника». За день до отъезда Кутузов раздал железнодорожные билеты. В одном купе — Косихин, Маслов и двое молодых парнишек, их впервые взяли на регату. В соседнем — Кутузов с мастерами Ивановым и Буравкиным.
Встретиться договорились на вокзале, перед главным входом.
Косихин приехал первым. У него было неважное настроение. Лена не пошла провожать, готовила к какому-то семинару срочный доклад. Вторым подошел Кутузов, третьим Маслов. В одной руке он нес большую спортивную сумку, в другой — гитару.
— Ты чего это? — удивился тренер.
— Привык с ней ездить. В стройотряды, в походы.
Нашел увеселительную прогулку.
Появились остальные. Отнесли вещи в вагон и вышли на платформу. Шестеро ребят, подтянутых, красивых, и пожилой крепкий мужчина в прекрасно сшитом сером костюме. Все, кто проходил мимо, догадывались, что это спортсмены, и смотрели с любопытством и уважением. А молоденькая проводница, которая проверяла у них билеты, — с откровенным удовольствием. Так смотрят на участвующих в параде военных. Крепкая, с румяными щеками и озорными глазами, она и сама была похожа в своей железнодорожной форме на бравого солдата.
Объявили отправление.
— Быстрей, быстрей, мальчики, — торопила проводница, когда они по очереди шагали в тамбур.
В своем купе Косихин чувствовал себя асом. Подмигнул Валовичу, подвижному, худенькому, белобрысому, — совсем мальчишка. Тот тоже подмигнул в ответ, и Косихина такое панибратство задело. Не понимает, что ли, что Косихин старше и опытней и вести себя надо посдержанней? Партнер Валовича Цегельник как сел, так уставился в одну точку. Изваяние. Маслов флегматично позевывал.
Косихин провел рукой по серой облицовке стены.
— Вагончик что надо. Гедеэровский.
Он любил радоваться жизни.
Поезд тронулся. Они смотрели, как постепенно изменяется за окном пейзаж: вот уже деревянные домики пошли, и зелень, и пригородные станции — приближаясь к ним, электровоз длинно гудел. Изредка перебрасывались репликами. Обычные в таких случаях слова:
— Вон корову погнали…
— Пруд… Ух ты, купаются…
— Поле футбольное…
Стемнело. Окно, в котором возникали картины, словно ослепло. Задернули белую накрахмаленную занавеску, в купе сразу стало уютно.
— Ну что, — сказал Косихин, — будем располагаться?
Он открыл чемодан, достал шерстяной тренировочный костюм.
Ребята тоже полезли в чемоданы.
— Елки-палки, — Маслов обескураженно откинулся. — Я олимпийку-то забыл.
Косихин отреагировал не сразу. Мысль его забежала вперед. Он о предстоящих тренировках и соревнованиях подумал. Спортсмен — и без тренировочного?
Пришла проводница, проверила билеты. Спросила, будут ли они пить чай.
— Конечно, и побольше. Стаканов двадцать, — пошутил Косихин.
— А как вас зовут, девушка? — спросил Маслов.
— Слава, — улыбка у нее была очень милая.
— Я думаю, это предзнаменование, — сказал Маслов.
Как же, с тобой дождешься славы. Косихин отодвинул свою половину занавески, прижался лбом к прохладному стеклу. Изредка в темноте проплывали точки дальних огней.
Слава принесла восемь дымящихся стаканов в легких подстаканниках.
— Мы хотим, чтоб вы с нами посидели, — сказал Маслов.