— А ты сам был там, на этом дне?
— Нет. Однажды и моё время придёт. Но пока не нашёлся тот, кто смог бы занять моё место. Лишь единицы способны услышать голос этой силы. Лишь в единицах течет кровь тех, кто когда-то умел пользоваться этой силой и ее дарами.
Я глубоко вдохнул морозный воздух.
— Что это за сила? Откуда она? Это не эфир и не Искажение. Что тогда?
Серафим посмотрел вверх, на серое небо.
— Это сама Земля. Она древнее людей, древнее животных. Если эфир — это жизненная сила живых существ, то эта сила — жизнь самого мира. К ней нельзя обращаться часто, иначе рискуешь все же нарушить баланс. А если нарушить его в этом месте, быть беде.
Тишина окутала нас. Только ветер стонал над ледяной гладью.
— Кажется, придется пересматривать целые разделы магической теории, — пробормотал я.
— Не придется, — отозвался схимонах. — Я рассказал тебе об этой силе лишь затем, что ты способен понять ее масштаб и угрозу. О ней не должны знать лишние люди. Но ты, Алексиус… Ты умеешь хранить тайны.
Итак, что мы имеем. Еще одну аномальную зону размером с Питер, причем с непостижимой природой силы, что здесь орудует. Одного императора, который, якобы, две сотни лет как преставился. И еще одного императора, которого нужно вытащить отсюда живым и, по возможности, здоровым. Пока он окончательно не поехал кукушкой от этих энергетических всплесков.
— А другие подобные места существуют? — спросил я, пока мы брели по скользкому льду. Он был таким гладким, что впору было надевать коньки и крутить тулупы.
— Есть несколько. Но они надежно защищены от людей.
В подробности схимонах не ударился. Ибо мы наконец-то почти добрались до центра большого озера.
Лёд под моими ногами был прозрачным, словно витраж, через который пробивался солнечный свет. Под гладкой поверхностью озера покоились замороженные коряги, водоросли, застывшие в вечности пузыри воздуха. И две фигуры, застывшие в непреклонной неподвижности.
Император Николай Петрович и вдовствующая императрица.
Серафим-Александр, улыбнулся, словно вспоминал нечто приятное, и тихо произнёс:
— Екатерина Алексеевна… Так звали и мою бабушку. Она была женщиной сильной, властной. Но эта… Эта не столь великая, зато и правда любила своего сына. Моего отца мало кто жаловал. Даже я сам.
Я ничего не ответил. Мы приблизились. Сквозь тонкую ледяную корку, что покрывала их фигуры, было видно, что лица у них спокойные, даже умиротворённые. Словно они просто задремали в мягких постелях после тяжелого дня.
Серафим-Александр поднял руку и, замкнув пальцы в неведомом знаке, прошептал неразборчивые слова. Тонкая белесая дымка прошла по поверхности льда, распространяясь, словно туман. Лёд начал таять.
В следующее мгновение, будто проснувшись от долгого сна, император дёрнулся, а затем резко вдохнул. Его глаза, чистые, ясные, детские, тут же наполнились радостью. Он увидел меня и радостно воскликнул:
— Лёша! Ты тоже пришёл! Как я рад!
И, прежде чем я успел что-либо сказать, бросился ко мне с объятиями.
Я перехватил его руки, но слишком крепко сжимать не стал. Он обнял меня, как ребёнок обнимает старшего брата.
— У нас с бабушкой было такое весёлое приключение! — заговорил он. — Сначала мы тайком выбрались из комнаты, потом гуляли по льду, по настоящей реке! А потом мы путешествовали, и бабушка сказала, что отец Серафим сделает меня взрослым. Наденька будет рада! Я хочу, чтобы она обрадовалась. Она ведь плачет по ночам. Думает, что я не знаю, а я знаю. Я не хочу, чтобы она плакала…
Его голос звучал восторженно. Я едва заметно нахмурился.
Но бабушка… О, она была настроена совсем иначе. Едва очнувшись, она тут же навела на меня яростный взгляд и, поднявшись, буквально набросилась:
— Ты! Опять ты! Алексей, что ты здесь делаешь⁈ — она двинулась на меня, сжимая узловатые сухие пальцы в кулаки и шипя, как змея. — Не смей мне мешать! Только не сейчас…
— Довольно, — негромко, но твёрдо произнёс Серафим.— Оставь его, Екатерина.
Императрица тут же замолчала. Её взгляд метнулся к монаху, и я видел, как её пальцы снова сжались в кулак.
— Алексей пришёл не за этим, — продолжил он.
Я выпрямился, отпуская государя, который всё ещё не хотел разжимать рук.
— В таком случае позвольте мне задать вопрос, — произнёс я, внимательно глядя на монаха. — В чём именно заключается недуг государя императора?