— Рысковый ты, примерно, парень! — беззвучно засмеялся бухгалтер дед Фома, почесав за ухом карандашом. — Стало быть, столицу хочешь образовать в Обливской? — и замотал сивой вылинявшей головой.
Я рассказал ему о своих планах, копаясь в бухгалтерских документах о расходовании культфонда.
Фома Иванович помогал мне разбираться в многочисленных графах и колонках с цифрами.
— Примерно, все по закону расходовали, — говорил он, откладывая на счетах называемые суммы. — Та-ак-с, 5400 рублей — на массовый праздник, после сева у Панского собирались, — пояснил мне бухгалтер. — Тут премии дояркам… Это подписка газет и журналов. Ну, домино там, шашки всякие для станов. Все правильно, примерно. — Фома Иванович сочно положил две последние костяшки на счетах и, подняв глаза от бумаг, опять засмеялся, не разжимая губ: — Значит, театр?
— Да, и спортивный зал, и музыкальную школу…
— А директором этой музыки кого ж поставим, Липку, что ль, Звонареву? — сощурился бухгалтер.
— Да, ее, — пообещал я.
Дед Фома испуганно заморгал, спешно сгреб из-под моих рук бумаги, сунул их в ящик своего стола и, оглядываясь, юркнул в соседнюю комнату, где были люди.
Трудно верить в это Фоме Ивановичу, пересидевшему с десяток председателей, привыкшему к тому, что многое в колхозе неизменно. Да и мне нелегко, очень даже нелегко. Новое в нашу станицу всегда пробивалось с опозданием, шло к обливцам, застревая на долгих дорогах, то заваленных снегом, то размытых дождями. Радио появилось у нас только после войны, года два или три спустя; свет электрический загорелся каких-нибудь лет шесть назад; про телевизоры большинство обливцев только слышали. Затерялась станица в самой что ни есть глубинке. Утонула в сумеречных дубовых лесах, в непролазных ольховых зарослях, отрезали ее от больших городов почти безокоемные степи. Даже теперь, в эти вот дни, при нынешних средствах передвижения, письмо из Обливской в областной центр идет восемь дней. Впрочем, это мало беспокоит наших станичников, потому что в последние годы жизнь заметно полегчала, старикам дали пенсии, Совет не скупится, отпускает на строительство домов лес, у всех крепкий достаток, так что чего жаловаться, гневить бога? Ну, а уж если случается какая беда: перебои с куревом или водкой, обливцы идут в соседнюю область — в хутор Глубокий. Хоть и в другой он области, чужим у нас его не считают, до него всего каких-нибудь верст семь, а то, гляди, и того не наберется. Да что там перемерять эти версты, если обливских кочетов на заре слышат в Глубоком, а глубоковских здесь, у нас…
Утром, перед тем как пойти в правление, я переговорил с Еленой, вербуя ее в свои союзники.
— Взяться за драмкружок? — переспросила она, заталкивая в портфель пачку тетрадей. — Вряд ли я смогу. До замужества занималась две зимы, а теперь… Я даже «Учительскую газету» не успеваю проглядывать, — призналась она и, взглянув на часы, посоветовала: — Вы лучше с Инессой Сергеевной поговорите, с ботаничкой нашей. Она одна, и часов у нее поменьше…
Сходить в школу я загадывал и сам, но обстоятельства сложились так, что не успел зайти туда.
С утра, часов в десять, заглянул в библиотеку — она рядом с клубом, в одном дворе. Мне нужно было найти книгу о новых обрядах, На эти темы сейчас выпускают множество всяких брошюрок, и я решил покопаться в них.
Библиотека обливская — из трех комнат: первая, самая просторная, представляет собой что-то вроде читального зала, в нем, в этом зале, на середине — длинный старинный стол с резными толстыми ножками, на нем газеты и журналы; стулья, аккуратно придвинутые к задней стенке; несколько портретов; возле дверей бачок с водой из колодца Олимпиады Звонаревой. Для питья воду в правление колхоза, в сельсовет, в клуб — в общем, во все обливские учреждения берут из этого колодца. Над бачком на стене — цитаты про то, что книга — источник знаний, списки литературы для доярок, трактористов, свинарок…
Вторая комната — книгохранилище, и тут же в ней отгорожен маленький закуток, где с трудом умещается узкий стол библиотекаря и кирпичная грубка. Как раз напротив дверей книгохранилища, в противоположной стороне читального зала, еще одна комната. Время от времени она меняет свое назначение: то сваливают в нее пыльные, истрепанные подшивки газет и журналов, то становится она жилищем приезжего завклубом. Впервые под квартиру она была приспособлена, то есть сложили в ней грубку и вставили вторые рамы, еще в войну, когда жила тут избачиха Дина.