Началось отлучение обливцев от этого колодца еще лет сто назад его же хозяином, Олимпиадиным прадедом. Случилось как-то Евстигнею позвать людей на чистку колодца: и никто, ни одна душа не явилась. Сейчас не установить, почему так произошло, то ли недолюбливали старика на улице, то ли день такой выпал, что все заняты были в своих хозяйствах и понадеялись на других — обойдутся, мол, без меня, — только старик Звонарев один чистил колодец. Накладывал полное ведро глины, вылезал, вытягивал на журавце, выливал и опять спускался по лестнице. Целый день прыгал туда-сюда.
После, как открылись снова родники, ни с кем он не ругался, не кричал никому: дескать, чтоб ноги твоей у колодца не было, а просто в тот же вечер посадил у журавца на цепь злющего пса, которого даже на ночь никогда не спускали с привязи — такой лютый был, кобелина. Сунулся было один, другой к колодцу — и дай бог унести ноги. С тех пор стежки со всех сторон ко двору Звонаревых стали зарастать. И может, заилил бы, зацвел колодец от застоявшейся в нем воды, но вскоре старик умер, а сын его отвязал кобеля от журавца и сменял цыганам на дюжину конских подков. На улице своей он оповестил: кто желает — ходите. Соседи пришли, а кто подальше чуть, за шесть-семь дворов, то ли не решились, то ли уже привыкли к другой воде. И до сих пор так продолжается…
Николай умывался во дворе, кружкой черпал из ведра воду и лил на крепкую зарозовевшую шею, на голую спину, вода была холодная, и, плеснув на себя, он чуть горбился, пританцовывал. Увидев на крыльце меня, весело крикнул:
— Поедем глядеть поля…
— Чего их сейчас глядеть? — проворчал я, счищая с порога прилипшие ошметья грязи.
— И-и, бумажная твоя душа, — не зло выругался Буянов. — Когда же их смотрят? В июле, что ли?
Он осуждал меня за непонятливость, но голубоватые глаза его были добрыми.
Еще раньше приметил я, что весною обливцы становятся несколько непохожими на себя, то слишком задумчивыми, то чересчур разбитными, даже шалопутными. Едва закурит над пригревшейся землей сизоватое марево, начинается в них эта перемена. Зимой зайдешь на ферму — стоит сплошной мат, заглянешь в правление — хмурые лица, а с оттепелью и люди становятся как бы мягче, добрее. Особенно радуются обливцы дружным веснам, когда снега сойдут разом, за неделю отшумит мутными водами малык, и тут же установятся солнечные дни, обвянет земля, а это значит — сев начнется одновременно на всех полях и пройдет он быстро, споро. Ранняя весна выдалась и в этот год. К апрелю грязь уже сошла, на улицах, близ дворов, обозначились стежки, и хотя утрами прихватывали морозцы, все жило ожиданием большого тепла: с рассветом над верхушками верб гомонили грачи, на деревьях припухали почки, людям не сиделось взаперти, их тянуло в степи, в луга. Не терпелось и бригадиру первой бригады Буянову полазить по своим полям.
— Забежим на минутку в правление и двинем. А к обеду обязательно вернемся, — пообещал он в ответ на мои отговорки.
У конторы было безлюдно, лишь в коридоре у окна греясь на солнышке, сидел Фома Иванович. Уткнувшись в газету, он шевелил блеклыми губами, время от времени склонял голову набок и щурил правый глаз, точно хотел разглядеть, что там еще есть под буквами. На нас с Николаем он не обратил внимания. Буянов зашел в председательский кабинет, а я, прислонясь к дверному косяку, легко и бездумно глядел на чистое, чуть подсиненное облаками небо. Газета хрустко зашуршала в руках бухгалтера, и он окликнул меня:
— Читал? — спросил он, ткнув подбородком в первую страницу.
— Что? — я взглянул через плечо Бородина. — Так это старый номер. Отстаете от жизни, Фома Иванович…
Бухгалтер поднял глаза, минуту снизу вверх глядел на меня и наставительно объяснил:
— Иной раз и дважды не грех прочитать. Да-а, — протянул он задумчиво, — если только нумер этот надолго. Глядишь, годика через два, примерно, и свою хвилармонию можно закупить, — он покосился на меня и ухмыльнулся.
— Примерно или точно?
Бородин уставился непонимающими глазами, потом сообразил и, не обидясь, отчеканил:
— Точно, примерно!
Появился Николай, кивнул мне, мол, сейчас поедем, и побежал на базы к конюшне. Установилась минутная тишина, но тотчас ее нарушил долгий пронзительный звонок телефона. Из-за неплотно прикрытой двери бухгалтерии донесся голос Комарова.