Тамара ликовала, и Василий не решился отговаривать ее, хотя свою жизнь в городе представлял смутно. Через две недели, в начале августа, на попутном грузовике они и уехали из станицы. Почему именно на машине, а не поездом добирались они, Гудов теперь не смог бы объяснить — громоздких вещей у них не было: в кабине Тамара с Ленкой, в кузове он сам, металлическая раскладушка и два чемодана.
На закате солнца грузовик остановился на овражистой улице, возле высокого каменного дома. Тетка, выбежавшая за ворота, радостно расцеловала Тамару и Василия и, схватив один из чемоданов, труском побежала с ним мимо крыльца, куда-то в глубину двора, густо засаженного яблонями. Василий и Тамара растерянно последовали за ней. За кронами уже немолодых деревьев они увидели маленькую, не больше курятника, избушку, крытую толем.
— Располагайтесь пока тут, мои милые, мои долгожданные, — тараторила тетка, протискиваясь в узкую дверь кухнешки. — В доме сейчас жара несусветная, а тут хорошо, прохладно…
Избушка оказалась мизерной — два шага от узенького, в одну раму окошка до дверей с обивкой, которую, казалось, рвала стая волков, у самого входа притулилась печка-пригрубок с чугунной наискось лопнувшей плитой, горбатые стены давно не белены. Но Василий и Тамара будто не заметили этого убожества, радостно возбужденные, они начали тотчас обживать ее: раздвинули раскладушку, распаковали чемоданы — неуют их не пугал, главное, теперь они в городе, где Тамара может быть ближе к большой культуре.
Уже совсем стемнело, когда все они — и Василий, и Тамара, и годовалая Ленка — вышли со двора. Куда податься — не знали, побродили по узкой улице и поднялись на высокий железнодорожный мост. Над громадами зданий, над недалекой Волгой безобрывной золотой цепью сияли огни. Это ликующее, непривычное для сельского человека сияние странно волновало, обещая неизвестную, но заманчиво-счастливую жизнь.
Яблок в ту осень уродилось много: теткин двор напоминал высоченную садовую сапетку, сплетенную из ветвей и впопыхах вместе с листьями доверху наполненную полосатым анисом, бронзовыми антоновками, кроваво-красным апортом. Вокруг этой сапетки ежедневно рано утром и под вечер, когда закрывался городской рынок, проворной остроглазой синичкой кружилась тетка Клотильда с деревянной палкой-рогатулиной, снимая с высоких ветвей вызревшие плоды, чтобы ни один из них не упал, не испортил своего вида.
На другое утро после приезда Гудовых тетка постучала пальцем в чуть засиневшее окно избушки, робко, стеснительно попросила их, пока спит Леночка, помочь ей набрать ящичек яблок.
Господи, ну конечно же! Какие могут быть разговоры — такое сделала для них, а ведет себя так, будто они уважили ее, приехав сюда.
В утренний сад еще не проникли запахи города, дышалось глубоко и от терпко-сладкой прохлады было легко и радостно. Со сна Тамара даже не успела заплести косу, с распущенными волосами, в легком домашнем халатике она вызывала у Василия такой приступ нежности, что ему неудержимо хотелось сию же минуту обнять ее под этой вот огрузневшей яблоней и целовать, целовать до головокружения. Но рядом ходила тетка Клотильда и все повторяла:
— Уж вы, ребятки, помогите мне… Только с веточками поосторожнее, глядите не сломайте. Я ведь садом только и живу: яблочко к яблочку, копеечка к копеечке…
Так продолжалось с неделю: по утрам, теперь уже без просьб и напоминаний, Василий и Тамара выходили в сад, набирали корзину самых лучших яблок, и Василий, взвалив ее на плечи, тащил на рынок.
У сельского человека из глубинки отношение к торговле совсем не то, чем у тех, кто живет в пригороде: для них базар — родной дом. Всякий раз, шагая рядом с теткой, Василий, нагруженный корзинкой, потел не от тяжести, а от стыда, ему казалось, что каждый встречный глядит на него то с насмешкой, то с открытым осуждением. И все-таки он носил эту проклятую корзинку — как не уважить человека, который хочет тебе добра, приютил под своей крышей.
Привыкший к сельскому труду, Василий и во дворе не сидел без дела: то поправлял нависший над глубоким оврагом забор, то красил ворота. Тетка Клотильда не могла нахвалиться своими племянниками. По вечерам, когда в ее доме собирались соседки смотреть телевизор, в экран которого была вставлена зеленая пленка, она обязательно приглашала Василия с Тамарой, и не было случая, чтобы она к делу или не к делу не отметила, какие хорошие у нее племянники.