Он вышел, оставив только кончик в её распутной плоти. Она знала, что он жаждал клятвы собственности, но боялась признать это вслух.
Она прижилась к Синджину, снова и снова повторяя его имя, будто он её спаситель, её Бог.
Он шлёпнул её по центру и погладил плоть, успокаивая вызванную боль, а затем приподнял ноги Айслин, разведя их в стороны, и наклонился, жадно завладевая её губами.
— Я могу заниматься этим всю ночь, — предупредил он. — Я хочу заниматься этим всю ночь, — поправился он.
— Я не хочу, чтобы мной владели, — кипела она, прижимаясь к нему бёдрами в попытке взять то, что нужно. — Накорми меня.
— Нет, пока ты не признаешь то, что мы оба уже знаем.
— Заставь меня, — хрипло прорычала она, покачиваясь на его внушительной длине, зная, что несколько хорошо рассчитанных толчков сведут её за грань. Айслин начала опускать руку, чтобы погладить себя, и он поймал её, прижимая к кровати над головой. Его смех был хриплым, он касался её тела, будто стал с ней единым целым. Затем вышел, но не до конца, чего, как она знала, не произойдёт в ближайшие часы.
Его волк требовал свою долю. Он увеличился до такой степени, что не мог выйти из тела Айслин, не разорвав её на части.
— Скажи.
— А если скажу, что тогда? — спросила она, затаив дыхание. — Думаешь, если я скажу, это станет правдой? Я могла бы сказать всё, что захочешь, но всё будет впустую. Я принадлежу не тебе, а своему народу. Мне нечего тебе дать, только королевство для тех, кто решил последовать за короной.
— Ты ошибаешься, — промурлыкал он, посасывая розовый сосок, и царапая зубами нежную плоть. — Ты, я хочу тебя. Не твою корону, не твой народ. Я хочу, чтобы ты, женщина подо мной, которая издаёт самые восхитительные стоны, когда кончает, хотела меня. Короны приходят и уходят, но то, что между нами? Я хочу этого. Я хочу провести остаток своих дней, трахая тебя, зная, что ты тоже хочешь меня. Я хочу смотреть, как растёт твой живот с моими малышками, уютно устроившимися в нём, и наблюдать, как они расцветают внутри тебя. Я хочу обнимать тебя, пока ты будешь кормить наших детей из этих идеальных сисек, и смотреть, как они растут. Этого твоя корона не может дать мне, Айслин. У меня есть титул, который значит для меня больше, чем любой другой, но я хочу, чтобы ты хотела меня, — промурлыкал он, переключая внимание на другую грудь.
— Никто никогда не хотел меня до тебя, — призналась она, вскрикнув, когда он глубоко вонзился в её тело. — Я твоя, — призналась она, зная, что это правда, и всё же не до конца понимая, что ей нужно сказать. За всю жизнь никто никогда не хотел от неё ничего, кроме короны. Никто никогда не говорил с ней так, как он, и его не волновало, что у неё на уме.
Выбор был сделан не потому, что она страстно желала его; дело в том, в чём нуждалась корона, которую она унаследует. Но этот мужчина? Этот зверь, который научил её получать удовольствие и унёс разум туда, куда она боялась даже мечтать, хотел её?
— Скажи это ещё раз, — потребовал он, и она повиновалась, повторяя это до тех пор, пока он не вошёл в её тело достаточно сильно, чтобы сорвать слова с губ. Её слова уничтожили его, и он взял её жёстко, быстро, и пощады не было. Он хотел, чтобы ей было больно, чтобы каждый раз, когда она вздрагивала, вспоминались слова и то, что она обнаружила, извиваясь под ним. Он хотел, чтобы она помнила, что принадлежит ему и только ему.
Он застонал, когда достиг освобождения, наполняя её своим ароматом, когда он увидел, как её глаза закатились, а рот открылся, чтобы закричать в собственном освобождении. Чёрт возьми, она прекрасна. Так чертовски красива, что ему стало больно. Её руки превратились в лёд, который должен был причинять боль, но его тепло поглотило это. Они были покрыты потом; пар от его тепла смешивался с её холодом и заполнял камеру, в которой он заявил на неё права.
Его голова прижалась к её, и волк ослабил хватку, позволив члену уменьшиться. Но не ушёл полностью, не тогда, когда снова возникло желание овладеть ею.
— Ты огонь, — хрипло произнесла она, начиная двигаться под ним, желая большего.
— А ты ледышка, — хрипло простонал он, наблюдая, как её голубые глаза начинают светиться голодом. — Ты первая женщина, с которой я могу найти облегчение, не сжигая её изнутри.
— Накорми меня, кажется, я не могу насытиться тобой.
И он проделывал это несколько раз, пока они не стали сплошным бескостным удовольствием, что продолжалось до раннего утра. Как только он доставлял ей удовольствие, она заверяла, она больше не выдержит, а он притягивал её влажное тело к себе и крепко обнимал. Он никогда не позволял женщине оставаться после секса, но жаждал её близости. Синджин в полной заднице, и знал это. Понимал, что свернёт горы, лишь бы она была с ним. Он пошёл бы на войну, чтобы уберечь её и их не рождённых детей от отца-убийцы Айслин.