Я ухожу навек, мой Вавилон.
Москвища ты, Москвишечка, Москва –
Тоска; Москва – Молва; Иван спален
Великий – почернела голова.
Пророчу велий в будущем пожар.
Тебе ли сажи, мать, не занимать?!..
Пророчу огненный, над грузным снегом, шар –
Он все сожжет. Он будет век летать.
И дядьки пьяные, бутылки ввысь подъяв
С-подмышек, из-за пазухи, крича:
– Гори, блудница!.. Смертью смерть поправ!.. –
В меня как дунут, будто я – свеча!
Весь люд мой Вавилонский заорет!
Костер пожрет и жемчуг и мешок!
Я ухожу навек, о мой народ.
Кто крикнет вам, что жив на небе Бог?!
За все грехи. За крупяную мышь
Зашкафной лжи. За сердце, ног промеж –
Костер Московский,
весело горишь,
Огнь Вавилонский,
души живы ешь!
И, мразь и князь, калека и юрод,
По стогнам,
по соборам,
под землей –
Пребудут все в огне – святой народ,
И – мученства венец – над головой!
Сгорит мой Вавилон! Сгорит дотла.
Я так любила – в сердце нищеты,
В обломках досок, где жила-плыла, –
Кремль ненаглядной, женской красоты.
Я церкву каждую, как тетку во платках,
За шею обнимала, омоча
Слезами грудь ей… Ты живи в веках.
А я сгорю. Такая я свеча.
А я сожгусь. Истлеет в пепел нить.
Развышьет сажа вьюжную парчу.
О, если б Время злое загасить
Всей жизнью бедной,
голой, –
как свечу………………
ВСЕПРОЩЕНИЕ
Нынче я прощаю всех, кто меня замучил.
Брызнет нимбом яркий смех – звездою падучей.
Вот и мученица я!.. Вниз гляжу, незрима:
Вот и вся моя семья – в небе херувимы.
Ну, а вы, родные, вы?!.. – Жалкие людишки!..
Не сносить вам головы, не казать подмышки.
Выгорел мой век дотла – черною обедней.
За подачкой из горла я стою последней.
Снегом я – за ратью рать – сыплюсь миру в раны.
Мне не страшно умирать: лисьей песней стану.
Стану волчьей хрипотой, хищной и святою, –
Закружусь над молодой головой златою…
Как завою, запою! Как забьюсь колюче
Я – у жизни на краю – в судорге падучей!
А златая голова задерется в небо…
Слышишь, я жива, жива!.. Сыплюсь белым хлебом!
Сыплюсь черным снегом вниз! Языком горячим
Всю лижу живую жизнь в конуре собачьей!
Всех целую с вышины! Ветром обнимаю!
Всех – от мира до войны – кровью укрываю…
Прибивали ко Кресту?!.. Снег кропили алым?!..
Всех до горла замету смертным одеялом.
Штопка, вязка, птичий пух, шерстяная замять…
Плачет псом небесный дух. Воет волком память.
Сердце – наледь.
Кости – лед.
…В кабаке постылом
Я вливаю кружку в рот с занебесной силой.
И, кругом покуда смех, чад и грех вонючий, –
Плача, я прощаю всех, кто меня замучил.
ПЛАЧ ОВИДИЯ ПО ПУСТОТЕ МИРА
Мне ветер голову сорвет.
Кусты волос седые – с корнем
Мне выдерет. Застынет рот.
Подобны станут травам сорным
Слепые пальцы. Небо жжет
Алмазной синью зрак покорный.
Взвивается поземки сеть.
Я рубище давно не штопал.
Забыл, как люто пахнет снедь.
Забыл – в амфитеатре хлопал
Рабу, разбившемуся об пол.
Красиво можно умереть.
А мир великий и пустой.
В нем пахнет мертвою собакой.
В нем снег гудит над головой.
В нем я стою, полунагой,
Губа в прыщах, хитон худой,
Стою во прахе и во мраке,
Качаю голой головой.
Стою, пока еще живой.
…Изюмы, мандарины – звезды
Во хлебе неба. Эта снедь
Еще не съедена. Как просто.
Как все отчаянно и просто:
Родиться. Жить. Заледенеть.
***
Бей, бей
ломом в лед,
Хилый дворник, бей.
Топ, топ, мой народ,
Мимо всех скорбей.
Бух, бух!.. – рукавиц
На морозе – жесть.
Бог, Бог, для синиц,
Ты, наверно, есть.
“Пить, пить!” – у крыльца –
Крошево, вино…
Бить, бить
До конца
Лед – мне – суждено.
ФРЕСКА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ПАВЛИНЬЕ ПЕРО
БРАК В КАНЕ ГАЛИЛЕЙСКОЙ
…А в солнечный подталый день,
Напротив церкви синей,
Там, где завода стынет тень
В огне трамвайных линий, –
Там свадьба вольная жила,
Дышала и гремела –
На самом краешке стола,
Близ рюмки запотелой.
Здесь песню злую пел мужик
О красном сорок пятом.
Здесь над селедкой выл старик
О времени проклятом.
Здесь над невестиной фатой,
Отмывшийся с дороги,
Молчал солдатик молодой –
Безрукий и безногий.
Кричали тетки, обнявшись:
"Эх, горько! Подсластить бы!.."
Рябиновкой глотали жизнь –
И юность до женитьбы,
С фабричной песней под гармонь,
С плакатной матерщиной, –
И старости печной огонь
За швейною машиной…
Здесь из немытого окна
В снопах лучей горячих
Россия зимняя видна
Калечным и незрячим!
Видны лимоны куполов,
Сугробов белых груди.
Видна великая любовь,
Видны родные люди.
Исусе, мы Тебя давно
На этой свадьбе ждали!
Ты воду преврати в вино:
Мы за него страдали.
А коль нам нечем заплатить
За бирюзу метели, –
Мы будем есть и будем пить
И петь, как прежде пели.
И я, Твоя седая мать, –
В застолье этом душном.
О как мне сладко обнимать
Девчонок простодушных!
На кухне чистила треску –
О, только б до подушки…
Дай, чтобы разогнать тоску,
Вина в железной кружке.