Оситу мучило похожее чувство, разве что в иной степени.
– Помнишь о парне, который кого-то убил? Он сейчас у меня.
Я закурил. Со вчерашнего дня мне было невыносимо сидеть целый час.
– Об убийстве он уже ничего не помнит. Помнит только свои ощущения в тот момент. А теперь пытается излить это на рисунке и как одержимый чертит линии.
– Помолчи и не двигайся. Я решила держать себя в руках. Так что не открывай рот.
– Что ты пытаешься запечатлеть? Состояние рассудка?
– Когда я работаю, не говори о серьезном. Слова – всего лишь слова. Ты же сам меня этому учил, сэнсэй.
– Я тебя этому не учил. Возможно, я такое сказал, но ничему тебя не учил.
– Ты многому меня научил. Так что прошу: не двигайся и не разговаривай.
Бессмысленно было так пристально меня изучать. Чтобы запечатлеть настроение, достаточно было бы одного моего присутствия.
Ахико устремила на меня долгий взгляд, потом отшвырнула стеки и испустила тяжелый вздох.
– Что-то не так. В корне не так. Я знаю, но никак не могу уловить.
– Просто признай, что ты одинока. Выложи как на духу. Все предельно просто, как закричать. А все эти измышления – что такое реализм, что такое абстракция – чушь. Выкинь из головы.
– Пытаюсь.
– Вот сейчас, прямо сейчас, чего бы тебе больше всего хотелось?
– Заняться сексом. Скинуть одежду и вцепиться в тебя.
– Ты не понимаешь, я смотрю.
– Разве?
– Похоже на то.
– А ты понимаешь?
– Пожалуй, получше, чем ты.
Акико сунула в зубы сигарету и закурила.
– Для художника нет такого понятия, как Новый год. Может, я в Новый год смогу рисовать. Да только вряд ли.
– Откуда мне знать.
Я встал, подошел к окну и посмотрел на заснеженный пейзаж. Солнце садилось, но было еще относительно светло. Отчетливо просматривались снежинки, которые, кружась, падали на землю.
Было тихо, словно падающий снег поглощал все звуки.
– Я привез выпивки и еды па пару-тройку дней.
– Что ты здесь будешь делать?
– Скидывать одежду и заниматься сексом.
– Знаешь, пожалуй, стоящее дело.
Я поднял раму и в комнату ворвался поток свежего воздуха.
Хижина была выстроена мастерски: сюда не проникали ни летний зной, ни зимняя стужа. В моем доме хоть и имелся камин, но в остальном он не был приспособлен для зимовья.
– Человек, который кого-то убил, сейчас в моем доме. Когда он увидел твой портрет, то плакал как дитя.
Акико меня слушала, лишь когда я говорил о себе. Почему-то это возымело на нее эффект.
– Он все накручивает линии вокруг одной центральной точки. Движение без начала, без конца – грустное зрелище.
– Без начала, без конца?
– Линии все время проходят через одну и ту же точку. Кружат и кружат, нет им завершения.
– Хватит об этом. Новый год на подходе.
Акико покачала головой. Ее длинные волосы колыхались точно живые, будто вовсе от нее не зависели.
– Давай спустимся в гостиную, сэнсэй. Я запру эту комнату и погашу свет. Давай на время обо всем позабудем.
Она вытолкала меня из комнаты, будто бы взаправду выгоняла. Я спустился в гостиную.
Я стал накрывать на стол: еду, выпивку. Я хоть и обмолвился, что пищи хватит на два-три дня, на самом деле здесь было достаточно припасов на неделю.
Мы с Акико, как в снежном коконе, проводили бы в постели дни напролет. Может, что путное из этого и выйдет – возможно, что-то умрет, что-то возродится.
Девушка сбежала по лестнице. Повисла у меня на шее и прижалась губами к моим губам. Мы стукнулись зубами. Она стала пить мою слюну.
– Я действительно не понимаю?
– Хотел бы я знать.
– Ну ты же так говорил.
– Значит, я так думал.
– Гадкий.
– Не сейчас – так потом поймешь. Поймешь, сама того не желая.
– Хочешь сказать, что я еще не доросла.
Она снова прильнула губами к моим губам. Я завалился на диван. О ковер глухо стукнулась бутылка, стоявшая на столе.
– Знаешь, есть вещи, которые доступны только детям, – сказала Акико.
Я поглаживал ее волосы и прислушивался к шороху падающего за окнами снега.
Глава 7
В КОКОНЕ
1
Через пять дней запасы в холодильнике стали иссякать.
Акико однажды куда-то звонила, и этим наши контакты с внешним миром исчерпались. Мы проводили время, неразрывно связанные друг с другом, словно близнецы в утробе матери. Ничто не нарушало чар подобного существования, и холст на подрамнике оставался девственно чистым. Акико даже не пыталась подняться в мастерскую.