– Полицейские обложили дом Акико.
– Ты уверен?
– Они с самого начала сохраняли целостность картины – не за одним мной следили. Профессионалы.
– И что теперь?
– Я ничем не могу помочь.
– Вот именно.
Нацуэ пристально на меня взглянула.
– Ты ведь пытался все это время что-нибудь предпринять?
– Не знаю, зачем мне это было нужно – я поддерживал с ними связь, беспокоился о них. Наверно, я чувствовал, что этим все и закончится. Знаешь, мне сейчас кажется, что чисто умозрительно я знал: то, что вынуждало нас рисовать, обрело человеческую форму, воплотилось в жизнь.
Нацуэ закурила.
– Все настолько запущено, теперь бесполезно об этом говорить.
– Осита уже смирился, что полиция ворвется в хижину и его арестует. И еще у него предчувствие, что порядок вещей может измениться.
Я закурил и встал у окна. Террасу постепенно заносило снегом.
Я не думал, что теперь можно предпринять. В ушах звучали слова Оситы, снова и снова: «Я пришел из твоего сердца». На его месте должен был быть я, но я струсил, пошел на попятную, удалился туда, где был недосягаем для Оситы и Акико, как бы они ни старались до меня дотянуться. Сидел и наблюдал за ними.
Я сотворил несколько работ. Они были не настолько хороши, чтобы успокаивать себя мыслью, что друзей я принес в жертву искусству. Эти двое оставили после себя лишь альбом с бледными растекшимися акварелями, намалеванными по-детски, но тем не менее стоящими – гораздо более стоящими, чем любая из моих картин.
Нацуэ рассматривала рисунки, перелистывая альбом, страница за страницей. В обшей сложности здесь было шесть работ. Осита с Акико переговаривались друг с другом посредством того, что не являлось словами.
– С точки зрения техники – дрянь.
– Тогда как назвать картины, в которых нет ничего, кроме техники?
– Верно улавливаешь. Это – шедевры. Тут без вопросов, истинное искусство. Этим все сказано.
– Старею.
– Сколько тебе, тридцать девять?
– Сорок исполнилось. Возраст тут ни при чем: просто чувствую, что я слишком долго рисовал. У них есть то, чего я уже напрочь лишен. Если на то пошло, то я – исчерпавший себя художник, который пытался их «ограбить».
– Ты это подразумеваешь под старостью?
– Пожалуй.
Я потянулся к телефону. Линия была занята. Либо кто-то из них разговаривает по телефону, либо трубка плохо лежит.
– И что теперь?
– Подожду. Больше я не в силах ничего предпринять.
– Они друг друга любят. И ненавидят. Они чувствуют друг к другу то же самое, что и к себе.
К дому приблизилась машина, похожая на патрульную. Из нее вышли двое полицейских и направились к дому.
– Койти Осита взял заложницу и забаррикадировался в доме. Заложница – Акико Цукада девятнадцати лет. Она снимает дом у знакомых. Скорее всего вы о ней не слышали.
Я смолчал. Пока намерения полицейских были мне не ясны.
– Мы поддерживаем телефонную связь с домом. Трубку взяла Акико Цукада. Она сказала, что, если мы не отведем своих людей, Койти Осита с ней расправится.
– И что?
– Нам бы хотелось, чтобы вы поговорили с Оситой.
– Там его брат.
– Он уже пытался – ничего не вышло.
Без сомнения, брат был на взводе – до такой степени, что ему самому впору было оказывать психиатрическую помощь. По крайней мере это угадывалось в лицах полицейских.
– Откровенно говоря, мы в растерянности. Есть в этом деле один нюанс, который не вписывается в стандартную ситуацию взятия заложников. Складывается ощущение, что Акико Цукада защищает Оситу, человека, скрывающегося от закона. Впрочем, она настаивает на том, что ее взяли в заложницы.
– А что, полицейские не могут принять меры, которые сами собой напрашиваются?
– И какие же это меры?
– Прекратить осаду. Если вы отзовете силы и выждете три дня, я надеюсь, мне удастся уговорить Оситу добровольно сдаться властям.
– Вы действительно считаете, что полиция в силах принимать подобные решения, сэнсэй?
Детективу было не больше тридцати, однако он был мрачен, как старик.
– Я не смогу его убедить, пока вы не отзовете своих людей.
– У меня такое чувство, что случится трагедия. Я двадцать минут разговаривал по телефону с Акико Цукадой, и очень мне все это не понравилось. Оцепив дом, мы допустили трагическую ошибку. Теперь уже ничего не изменишь.
– А столичная полиция чем занимается? Они же не отступали от Оситы ни на шаг.
– Уже на месте. Это они окружили хижину силами местного подразделения. Я – из штаба префектуры. Когда мы прибыли на место, территория уже была взята в оцепление.
– Уникальный случай. От полицейских штучек тут толку никакого. А мне вы не собираетесь давать карт-бланш, так я понимаю?