***
Рома с трудом дождался вечера. Про таких, как он, говорят — дело в руках спорится. Он все успевал, все умел. И скотину покормил, и дров нарубил, и соседям помог, даже не заметив, как солнце не спеша спряталось за деревню, окрашивая розоватыми лучами припорошенные снегом крыши.
Стемнело быстро, а потом, еще быстрее, набежали тучи. И начало мести, как в феврале! Белая тьма за окном — соседней избы не видно. И метет, метет. Главное, чтобы дверь не завалило снегом.
Вернувшись домой, Рома подбросил дров в печь, сам сел рядом на лавку и, взяв в руки нож, начал вырезать фигурку деда с длинной бородой. Он часто, скучая зимними вечерами, мастерил что-нибудь: ложки, миски, иногда — игрушки детям. Парень и сам не понял, что на него нашло в этот раз — руки будто сами творили образ Старца. То ли Драконихи наслушался, то ли сила какая чудная заставила.
Злой дед у него получился — брови нахмуренные, нос орлиный, а руки — почти по колено. И так Рома увлекся, что и не заметил, как метель за окном прекратилась, а тучи разбежались в разные стороны, явив земле чистое черное небо, на котором мерцали яркие звезды и тонкий серп месяца. И лишь тогда парень опомнился, когда фигурка была готова, а под окном раздался хруст снега.
Рома вскочил на ноги и застыл, чувствуя, как ужас накатывает на него. Неужели Зимний Старец к нему пожаловал? Накликал…
Стук разбил тишину ночи. А он так и стоял, когда дверь распахнулась, и на пороге появился тот, кого Стефания так опасалась. Дух снежного леса. Зимний Старец.
Парень замер, глядя на непрошеного гостя, сжимая в руке деревянную фигурку. Странное дело, но, несмотря на белую длинную бороду и небольшой рост, он, казалось, не имел возраста. И почему только Старец? У Духа была гладкая белая кожа, какая бывает только у юных девушек, вот только без розоватого румянца. Гость был будто мертвый и все же двигался и — смотрел. Смотрел своими огромными глазами, черными, как потухшие угольки. Дохнуло морозным воздухом, и Рома, сжавшись от холода, действуя, будто по наущению, протянул только что сделанную куколку.
Дух подошел ближе, оставляя за собой снежные следы.
— Люблю я деревья наряжать, — старец взял в ледяную руку фигурку и кивнул. — Хороша игрушка. Что хочешь за нее?
— Это подарок, — одними губами прошептал Рома. — Ничего не надо.
Возникло молчание. Дед уставился на парня не моргающим взором. Он смотрел в глаза, от чего становилось так страшно, что хотелось броситься прочь. Права была Стефания, Старец изучал душу. Наконец, он удовлетворенно кивнул.
— Твое сердце украдено. Хочешь, чтобы она тебя полюбила?
— Пусть сама полюбит. А не полюбит, так и пускай. Перебьюсь.
— Не хочешь свободы воли ее лишать? — засмеялся Старец. — Хитрый какой. Бывай тогда.
И исчез, оставив распахнутую дверь, поскрипывающую в тишине зимней ночи.
Рома стоял, глядя на снег на полу, пока не почувствовал, что замерз так, что едва может пошевелиться. Он бегом закрыл дверь, а потом кинулся к печи. К счастью, Старец не погасил ее, внутри весело потрескивали дрова. С трудом цепляясь заледеневшими пальцами, парень забрался на лежанку и, укутавшись в овечье одеяло, дрожал, удивляясь, что промерз, кажется, до костей. Постепенно иголочки тепла, которые до этого больно кололи, начали согревать, и Рома уснул, в полном блаженстве.
Проснулся он с первыми петухами. На душе отчего-то было легко. Он сел, потирая глаза и тут вспомнил, что ему сегодня грамоту постигать со Стефанией! От этого губы сами растянулись в улыбке, однако от нахлынувшего воспоминания о ночном госте настроение резко испортилось. А может, это всего лишь сон? И никакого Старца не было?
Но на деревянном полу поблескивали лужи, а возле лавки валялись нож и деревянная стружка. Фигурка Зимнего Старца исчезла. Поежившись, Рома спрыгнул с печи и пошел умываться. Беда все-таки миновала, а вот рассказывать о визите Духа он никому не хотел, чувствуя причастность к некоей страшной тайне, которую открывать ни в коем случае нельзя. Рома и сам до конца не понял, что же произошло ночью, но решил выбросить это из головы.
Прочитав «Отче наш», он отправился собирать хворост.
Отыскать мать, которая отдаст дитя на обучение, оказалось просто. Кто не захочет науки? И когда солнце светило в макушку, Рома стоял на пороге избы Драконихи, держа за тонкие пальчики десятилетнюю Феклу. А Стефания, по своему обыкновению обмотанная в платок, мешала варево в небольшом глиняном горшке. Увидев гостей, она широко улыбнулась и кивнула.
— Ну, проходите. У меня и каша есть. Пусть и жидкая, а ведь лучше, чем пустой живот?
— Благодарствую, хозяйка, — отозвался Рома, переступая через порог, — но сначала преподай науку! Каша после учения вкуснее будет.
Дракониха сунула горшок в печь и, кивнув, указала рукой на стол, где лежали церы и… О чудо! Книга. Рукописная.
— Садитесь на лавку, начнем.
Терпеливо, не спеша, Стефания обучала грамоте. Своим ласковым голосом, нежным, как шелк, она повторяла буквы, затем — слоги.
Каждый день, пока мело за окном, приходили к ней Рома с Феклой. Сначала они читали слова, потом — целые предложения. Криво и косо, они выводили буквы, не веря такому чуду.
Мать девочки, румяная Стеша, приносила пирожки, кланялась в пояс, благодарила. Дракониха обучала грамоте так, что уже на Сретение оба ученика могли читать. Рома знал, что времени у него немного — припечет солнышко, начнется капель, и пора будет вспахивать землю. Какая уж тут грамота?
А за окном мело, мороз расписывал стекла узорами, но в избе было тепло, потрескивала печь, а под ногами лежала огромная медвежья шкура, которую Василий — охотник — подарил Драконихе за то, что та спасла во время родов его жену и младенца. Благодарны были сельчане Стефании. Знали, что кроме нее никто не поможет при родах, не спасет при тяжкой хвори, не вылечит скотину. А еще благодарны были ей за то, что не появлялась в селе, не смущала своей красотой мужиков, что куталась в платок и никогда про себя не говорила.
Сидя на лавке, выводя букву за буквой, Рома иногда рассматривал избу красавицы и изумлялся: под потолком висели пучки трав, высушенные грибы, какие-то веточки. Чудно. А еще возле печи, на стене, у Драконихи была прибита полка, а на ней лежали две книги. Про что они? Рома никогда не спрашивал. А Стефания никогда их не показывала, но каждый раз книги лежали иначе, значит, читала их?
Рома каждое утро приносил хворост, ходил вместо Драконихи за водой, чистил снег — платил за грамоту, как мог. Девушка принимала его помощь с благодарностью, но сама никогда ни о чем не просила.
А потом, когда, наконец, снег потемнел и поник, а парень уже по слогам читал единственную в селе Библию, Стефания подала обед: пирожки и щи из курицы и, накормив Феклу и Рому, под конец трапезы сказала:
— Вот я и научила вас всему. Как могла, — красавица коснулась тонкими пальцами краев расшитого цветами платка.
— Спасибо тебе! — Фекла, которая читала достаточно бегло, обняла с благодарностью Дракониху, а Рома, который в глубине души завидовал ребенку, что не может также просто коснуться девушки, произнес:
— Чем мне оплатить за твою науку?
Однако Дракониха подняла глаза на парня и покачала головой:
— Ты и так помогал. Не надо мне ничего, иди с богом.