2.
Началась капель, и Рома стал видеть Стефанию реже. Подымаясь с рассветом, радуясь ранней и теплой весне, он проводил целый день в заботах. Где уж тут искать встреч, когда успевай и землю вспахать, и зерно посеять, и за скотом ухаживать. Еще и крыша прохудилась — починить надо.
А снег таял, обнажая черную землю. В лесу появились маленькие белые цветы, а после — желтые, называемые «ключиками». Рома любил их больше всего. Будто солнышки, они росли куполом, размером с ладошку. Считалось, будто однажды Бог уронил золотой ключ от рая, и он, коснувшись земли, ожил и превратился в растение.
В воздухе пахло весной — первыми цветами и тающим снегом, который превращался в крохотные ручейки, бегущие по влажной согревающейся земле, по утоптанным дорожкам и тропинкам.
Птицы возвращались и наполняли лес какофонией звуков. Направляясь на рассвете за хворостом, Рома с улыбкой слушал эти весенние песни. А еще он думал о Стефании, вспоминал, как зимой сидел и постигал грамоту. Он думал о девушке с любовью и благодарностью. И как будто принял для себя, что никогда она не станет женой ему. Да и никому, наверно.
Но с каждым новым теплым деньком, вдыхая аромат весеннего леса и глядя на гнездящихся парами птиц, настрой Ромы неуловимо менялся. Он и сам не понял, как так вышло, что стало как-то легче мечтать. Желания стали вытеснять мысли. И сначала это дарило удовольствие. Ему хотелось обнять Стефанию, покрыть поцелуями ее розовые губы, попробовать их на вкус, коснуться руками груди девушки, сбросить с нее платок… Намечтавшись об этом, он переключался на работу. Но весна становилась все теплее, набухали почки, и вскоре приятные фантазии стали отзываться едва заметной горечью. Он вдруг как будто впервые осознал, что все его мечты обречены, и ничего нельзя сделать.
А потом, когда весну сменило лето, столкнувшись с Драконихой утром в лесу, Рома вдруг понял, что рад бы был больше ее не видеть. Что стало отчего-то больно находиться рядом. Он мрачно посмотрел в лицо красавице, не улыбаясь, исподлобья, впервые подумав о том, что надо было принять предложение Зимнего Старца. Полюбила бы его Стефания, и черт с ним, какой ценой. Но, едва такие мысли пришли ему в голову, как тут же стало стыдно. А Дракониха, почуяв неладное, бабочкой упорхнула, не произнеся ни слова.
Но, однажды появившись, эти мысли не исчезали. И если сначала Роме казалось греховным жалеть об упущенной возможности поработить душу красавицы, то прошло время — и он уже вовсю думал о том, как же это сделать. Вот только пока что идей не было.
Как только на село спускалась ночь, он приходил к избе и, уставившись в окно, наблюдал, как девушка склоняет голову над книгой. При слабом огоньке лучины Дракониха что-то писала в ней, и белое перо торопливо бежало от строчки к строчке. Рома любил наблюдать за этим, и иногда подходил к самому стеклу, хоть и боялся, что его раскроют. Но и долго смотреть на Стефанию он не мог. Становилось так тревожно, что он медленно брел к себе, кусая губы.
С утра до ночи Рома ломал голову, как заставить красавицу ответить на его любовь, но все тщетно. Нужно было смириться и забыть, вот только как? Не приходить под окна, не думать, не мечтать.
А может, кто-то из селянок понравится? Но, как ни пытался Рома переключить внимание на других — в каждой девушке видел черты Драконихи, только она и нужна была. Тогда он решил усилием воли обрубить эту ненужную, болезненную нить. Стал больше работать, снова избегал встреч и думал только о делах. Но и это не помогало.
С каждым днем становилось все сложнее подыматься с лежанки, не радовало солнечное утро, не хотелось больше ухаживать за скотиной, работать на земле, ходить за дровами. Тоска одолела. И небо как посерело, утратило былую голубизну, и изумрудная трава поблекла. Так Рома и ходил, понурив голову, будто больной чем. Кусок в горло не лез.