— Тысячу.
— Тысячу! За револьвер! Он же гораздо дороже.
— Я хотел от него избавиться.
Смурф откинулся на спинку стула и посмотрел на меня.
— На деньги можно взглянуть?
Я достал десять сотенных из тех, что получил от Франка. Протянул Смурфу, он собрался было цапнуть их, но я отдернул руку.
— Это же деньги из Броммы, — сказал он.
— Это деньги, которые я выручил за револьвер.
— Не верю. Ты его где-то спрятал.
— Не хочешь — не верь.
— Ты его где-то спрятал. Давай его сюда. Я знаю, где он. — Смурф направился к моему шкафу и вывалил оттуда мои старые рубахи, штаны, свитера и кроссовки, из которых я вырос, зимнюю куртку, которую я носил в седьмом классе, и прочее барахло.
Опустошив шкаф, Смурф заполз под кровать и пошарил по пружинной сетке. Свалил книги и комиксы с книжной полки, но ничего не нашел.
Снова плюхнулся на стул.
— Где он?
— У меня его нет. Я его продал.
— Тоже мне друг, — прошипел Смурф. — Не понимаю, как я до сих пор тебя не пришиб.
Я не смог удержаться от смеха.
— Да ладно тебе, Смурф!
— Надо было поставить тебе отметину. Предать товарища из-за каких-то черномазых.
— Дурак. Нельзя палить в людей из-за того, что они обозлились, когда у них украли лодку.
— Суки черномазые, приперлись в нашу страну и возомнили о себе черт знает что.
— Фильтруй базар. Я тоже черномазый. Забыл, что ли? Посмотри. Помнишь, как в третьем классе один пятиклассник обозвал меня черномазым и ты дрался с ним за меня?
— То другое. Ты тогда был мне товарищ. А теперь сраный предатель.
— Хватит, Смурф.
— Тогда давай деньги. — Смурф протянул руку.
Я помотал головой:
— Нет.
— Деньги сюда.
Смурф щелкнул пальцами. Что я ему — собака?
— Давай сюда.
— Зря ты его спер, — сказал я.
— Что я там спер, тебя не касается. Давай сюда.
Он снова щелкнул пальцами.
Я помотал головой.
— Ты меня обманул, Смурф. Бросил пушку на кровать, чтобы я подумал, что ты ее оставил. А потом, у меня за спиной, все-таки прихватил ее. С друзьями так не поступают.
— Ты что, серьезно? — Смурф изучал меня.
— Да.
— Тогда ты мне больше не друг.
Я чуть не захохотал.
— Смурф, черт тебя раздери, мы же с детского садика друг друга знаем.
— Ты мне больше не друг, — повторил он. — И ты об этом еще пожалеешь.
— Да приди ты в себя, Смурф!
— Я и новых друзей могу найти, — прошептал Смурф, словно делился тайной. — Найду себе настоящих друзей, которые не сдриснут в нужный момент.
Он встал и пнул кроссовки, которые я носил пару лет назад. Потом открыл дверь и направился в гостиную. Я пошел следом.
— Смурф, ну ты чего! — Я пытался поймать его, но он вырывался. Не глядя на меня, не прощаясь, он рывком открыл входную дверь и побежал вниз по лестнице.
Не успел я закрыть за ним дверь, на пороге появилась Лена. Бледная, уставшая. Я посторонился, и она вошла.
— Смурф ушел? — крикнула мама из кухни.
— Да, — крикнул я в ответ. — Лена вернулась.
Мама появилась в прихожей. Лена бросилась ей в объятия, начала взахлеб рыдать. Мама тоже заплакала. Они стояли обнявшись и плакали. Я не знал, куда сунуться, поэтому отправился к себе, закрыл дверь и включил радио погромче. Ненавижу слушать, как люди плачут.
Я лежал, стараясь придумать тему для импровизации, но мысли завязли на одном месте.
Раньше такого не было. Меня в школе всегда хвалили за сочинения. Говорили, что у меня живое воображение.
Когда-то, в восьмом классе, шведский у нас вел учитель на замене. Религиозный, и звали его Лунд. Я написал длинное сочинение, как я провел летние каникулы. Написал о «береге, на который камни положила рука, что больше моей».
Лунд решил поговорить со мной. Спросил, часто ли я думаю о Боге. Я сказал: «Иногда». Лунд кивнул.
Через несколько дней Лунд проводил родительское собрание, а мы со Смурфом тем временем угнали его машину. Маленький красный «фиат». Надо было только залезть на крышу, надавить ногой — и дверца открыта. Мы носились по проселкам возле Туллингешён, как психи. А потом вернули машину на парковку за школой.
На следующий день Лунд спросил нас, о чем, по нашему мнению, думают те, кто присваивает чужую собственность.
Я сказал, что они вообще не думают, что их сбила с пути истинного зацикленность общества на потреблении.
В ту четверть я был по шведскому первым в классе. Так сказал Лунд.
«Ты мой лучший ученик», — объявил он. Я ответил, что считаю его хорошим учителем, потому что он объясняет всегда по делу.
Он как будто понял, что я имею в виду. А я сам не понял. На экзамене мы подарили ему цветы, а я сказал речь.