— Эй! Как тебя зовут?
— Элисабет! — ответила она и вышла во двор. Я на всех парах понесся за ней, но парень с сообщением на футболке заступил мне путь. Он был на полголовы выше, от него несло табаком. Из тех типов, которые тягают штанги и свято верят в свою силу.
— Куда торопишься? — заржал он.
— Ты вроде умереть собрался. W Я потыкал пальцем в надпись у него на груди. Все равно что постучался в дверь старой психушки. Парень хотел схватить меня за руку, но я оказался ловчее: увернулся и побежал за Элисабет. Догнал и спросил:
— Во сколько?
Элисабет целеустремленно шагала к станции электрички.
— Что именно? — Голос у нее был как у собаки, у которой кто-то хочет украсть еду прямо из миски.
— Праздник у Патриции.
— После обеда. Но тебе же некогда. Ты только успеваешь вытаскивать людей из воды, а что с ними дальше происходит, тебе наплевать. Крутой парень, что уж. Патриция наговорила подружкам, что познакомит их с негром-спасителем.
— Негром-спасителем!..
— Господи, да ей же всего десять. Она зовет тебя «геройский герой».
Элисабет остановилась. Она запыхалась, грудь у нее ходила вверх-вниз. Элисабет посмотрела мне в глаза.
— Но я понимаю, у тебя дела. Зря я спросила. Когда всего лишь спасаешь жизнь маленькой девочке, проявить к ней внимание, хоть немного, уже необязательно.
— Я приду.
— Правда? — Она улыбнулась.
— Только у меня подарка нет.
Элисабет засмеялась:
— Подарок от тебя она уже получила.
От такой улыбки любой упал бы на травку и начал болтать в воздухе лапами.
Элисабет хохотала:
— Ты на что смотришь?
— В смысле?
— Прямо уставился.
— Правда, что ли?
— Ага. Принял правильное решение — пойти на день рождения Патриции, а не драться?
— Я не дерусь.
— Ну на бокс.
Элисабет встала в стойку, сжала кулачки, в шутку замолотила воздух. Я покачал головой:
— Бокс и драка — разные вещи. Совершенно разные. Боксеры не дерутся, хорошо бы ты уяснила.
— А это что? — Элисабет покрутила кулаками у меня перед носом. — Бокс или драка?
— Ни то ни другое.
Мы с ней подошли к киоску, она купила пачку «Кэмел».
— Что-то я курю многовато. — Элисабет вскрыла пачку, прикусила фильтр, закурила, затянулась, выдохнула дым. Сейчас она была похожа на моряка, что потерпел крушение в Атлантике и наконец-то, впервые за двадцать дней, закурил в спасательной шлюпке, в компании попугая и пожилой английской тетушки. Ну, то есть — вроде как опытная, довелось понюхать пороху, так сказать. Этакая опытность новенького шарика для пинг-понга, когда его только-только достали из пакета.
Мы пошли назад, к школе, Элисабет всю дорогу рассказывала, как последние полгода пыталась бросить курить, хотя начала всего семь месяцев назад.
После обеда у нас были обществоведение и английский. Обществоведение преподавала толстенькая дама лет пятидесяти в огромных очках и с крашеными прядями в волосах. Фамилия дамы была Фалькберг. Она рассказывала о диктатуре и демократии, рисовала на доске квадраты, круги и стрелки, мел сыпался, как труха. Говорила она почти всегда стоя спиной к классу, но все слышали. Не голос, а сирена.
Вот Фалькберг повернулась и посмотрела на меня, как будто я ей помешал. Я сказал «извините», хотя понятия не имел, что не так.
Фалькберг странно кивнула, склонив голову набок, на лице у нее толклись кружки, жирные морщинистые квадраты, а посредине сидела короткая толстая стрелка носа. Она продолжила рисовать на доске, взвихривая меловую пыль.
На перемене все охали по поводу Фалькберг, стрелок, кругов и квадратов. Начался урок английского; мы надеялись, что преподаватель окажется не таким страстным любителем черкать на доске. От меловой пыли першило в горле. Учитель вошел в класс — и угадайте, кто именно.
В дверном проеме появилась довольная Фалькберг. С новым запасом мела.
— Что, удивлены? — Фалькберг направилась прямо к доске и начала писать большими округлыми буквами:
To be or not to be: that is the question.
Whether ‘tis nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of outrageous fortune,
Or take arms against a sea of troubles…
Она повернулась и стала декламировать написанное, глядя при этом в потолок и слегка взмахивая левой рукой. На губах у нее выступила слюна.
Потом Фалькберг заговорила — сипло, поэтому ей пришлось откашляться.
— Английский язык — язык Шекспира. — Она снова откашлялась. — Самый знаменитый монолог в мире написан на английском языке. Мы будем изучать английский язык вместе.