— Нам бы лучше что-то посовременнее, — сказал я. Янос объявил перерыв.
— Не надо нам столько старья! — крикнул я ему вслед. Но он сделал вид, что не слышит, и вышел из аудитории.
Во время перерыва Улла, Стаффан и Элисабет сидели на газоне напротив меня. Стаффан скатал неудачную папиросу, которая то и дело гасла.
— Ты не прав, — сказала Улла. — Опираться на старую театральную традицию необходимо.
— Надо докопаться до самых корней театра. — Стаффан пытался раскурить свое самодельное чудище.
— Сравнивать кино и театр — безумие, — продолжала Улла.
— Кино, — рассуждал Стаффан, — это просто камера и деньги. Я снимался в телесериале. «Другая девушка». Смотрел?
Я помотал головой. Самокрутка Стаффана снова погасла.
— Там все на монтаже держится. Вроде как смотришь на актера, а его там вообще нет. Потом все склеивают в монтажной — вот тебе и кино. Ничего общего с театральной игрой. Просто трахаешься с камерой, вот и все.
Его папироса погасла в четвертый раз. Элисабет предложила ему «Кэмел», но он такое не курит.
Улла свернула самокрутку, раскурила и передала Стаффану. Эта горела лучше. Стаффан глубоко затянулся, явно поражаясь тому, что папироса не гаснет, и зашелся кашлем. Улла гулко постучала его по спине. Элисабет бросила на меня сердитый взгляд. Конец перемене.
Мы покинули лужайку в числе последних, и в дверях я столкнулся с двумя парнями в бейсболках.
— Во что играли? В дочки-матери? — спросил тот, что покрупнее, — он надел бейсболку козырьком назад, сегодня на нем черная футболка с надписью Shit happens.
— В игру, которая называется «Плюнь крутому в кепку», — огрызнулся я. Элисабет потащила меня прочь. Кепка проорал мне в спину:
— Самый резкий, что ли?
Я обернулся и показал ему средний палец. Кепка растянул рот в дурацкой улыбке. Из-под верхней губы у него торчал пакетик табака.
— Ну идем же, — просила Элисабет.
— Куришь ты много, вот что, — ответил я — до меня долетело ее дыхание.
Когда мы зашли в театральную, в кресле сидела Лиса. Она была разута и ковыряла царапины на лодыжке. Мы уселись на пол.
Лиса обхватила колено руками и уставилась в потолок.
— Принц Гамлет беседует со своим умершим отцом. Отец, он же Король, умер за четыре месяца до описанных в пьесе событий. Сразу после его смерти королева Гертруда, мать Гамлета, выходит замуж за брата умершего короля. Призрак отца рассказывает Гамлету, что смерть старого короля была насильственной. Когда он после обеда спал в саду, его порочный брат Клавдий влил ему в ухо яд. Так Клавдий стал королем и женился на матери Гамлета Гертруде…
Я смотрел на Элисабет. Она откинулась назад, сцепила руки за спиной. Грудь выпячена; под тканью блузки проступили соски. Я ощутил ее запах и придвинулся ближе. Вдохнул поглубже, пытаясь уловить ноздрями как можно больше Элисабет.
Лиса продолжала рассказ о безумном принце.
— Ниточка в расследовании Гамлета — пьеса в пьесе. В замок являются бродячие актеры. Гамлет приписывает к старой пьесе несколько реплик и просит актеров произнести их. В пьесе идет речь об убийстве герцога Гонзаго. По мысли Гамлета, Клавдий, посмотрев пьесу, поймет, что раскрыт, и подозрения Гамлета, как и слова призрака, подтвердятся. — Лиса оглядела нас, царапая голые ноги. — Вот над этой небольшой сценой вам и предстоит поработать. А сначала — прочитать «Гамлета».
Она еще что-то говорила, но я едва слышал ее. Все мое внимание было направлено на Элисабет. Я пытался уловить ее аромат.
22
О, сестры мои и братья, что есть любовь? Мама частенько упрекает Навозника, что он ее не любит. «Ты меня не любишь», — говорит она ему. «Как же не люблю, когда люблю», — спорит Навозник. Хлопает ее по заду, когда она вытирает стол возле раковины, а потом вытаскивает носовой платок из уха.
«Ты не говоришь, что любишь меня», — говорит мама. «Я же только что сказал», — и Навозник делает так, что платок исчезает. «Никогда не говоришь». Мама выжимает тряпку и вешает ее на кран. «Ну, завела», — говорит Навозник, уходит и включает телевизор.
Скажите мне, братья и сестры, что есть любовь?
После трех подходов со скакалкой я перебинтовал руки и начал бой с тенью. После трех раундов перешел к мешку с песком, а потом — к груше.
— Сегодня у тебя спарринг! — прокричал мне Иво.
— С кем?
— Хокан скоро придет, — крикнул в ответ Иво и тут же заорал: «Гонг!» Часы начали тикать, и я вернулся к груше.
Он пришел, когда я отрабатывал второй раунд с грушей. Встал перед зеркалом, провел бой с тенью; я наблюдал за ним, делая вид, что луплю грушу. Сзади подкрался Иво: