— Я приеду позже, — отозвался Хокан.
— Хорошо. — Громила хлопнул Смурфа по спине рукой-лопатой. — Пошли, Хорст, нам пора!
Смурф ухмылялся. На нем были черные штаны, заправленные в начищенные до блеска тяжелые ботинки.
— До скорого, — просипел он. — Когда Хокан разделается с тобой, мы займемся каким-нибудь другим видом спорта. Боулингом, например. Или шахматами. Лодку я продал. Теперь мы квиты!
— Ах ты!.. — крикнул я ему в спину.
Он остановился, обнажил в широкой улыбке золотой зуб и вышел следом за громилой.
— Начали! — раздался крик Иво. Морган помог мне зашнуровать перчатки, я провел три раунда с тенью, потом началась работа с лапами Иво. Под конец я не мог поднять рук.
— Хорошо, одобрил Иво. — Он крупный, но ты, если будешь шевелиться, сможешь задать ему жару. И не бойся. Бояться там нечего. От пары ударов не переломишься. — Он легонько стукнул меня лапой по щеке, а я так устал, что не мог принять защитную стойку.
Я приплелся домой; мама готовила ужин. Она стояла у разделочного стола и как раз доставала две луковицы, здоровые, как теннисные мячи.
— Хорошо, что ты пришел. Помоги, пожалуйста, порезать лук. — Она оглядела меня. — Купил новые штаны и рубашку. Школьная субсидия уже пришла?
— Да, — соврал я.
— Красивая рубашка, — оценила мама.
— Что на ужин?
— Котлеты.
Я почистил лук, тонко нарезал.
— А как в школе? Нормально?
— Ну так. Работаем над голосом. Произносим длинные скороговорки, учимся артикуляции. — Я приставил нож к животу, показывая, откуда должен идти голос.
— Осторожнее! — испугалась мама, а я уже резал лук дальше.
— Хорошо, что ты записался на этот курс, — рассуждала она. — Никогда бы не подумала, что ты захочешь стать актером.
Я порезал палец. Хорошо так порезал. В рану попал луковый сок, и палец защипало:
— Ой! Смотри! — я показал маме рану.
— Принесу пластырь. — Мама заторопилась в ванную. Я смотрел, как кровь капает в раковину. Мама вернулась, заклеила порез.
— Будь поаккуратнее, — сказала она. — Иногда мне кажется, что ты не в состоянии сам за собой присмотреть, такой ты неосторожный. И мне не нравится, что ты столько времени тратишь на этот свой бокс.
Мы же об этом говорили. В футболе и хоккее можно не хуже пораниться. А в боксе увечий почти не бывает.
— Мне он в любом случае не нравится.
Я снова взял нож.
— Каким был папа? — Я и сам не понял, как у меня вырвался этот вопрос.
— Папа? — Мама как будто первый раз о нем слышала.
— Да, мой папа.
— Он… ну… это так давно было… Он был классный. Энергичный.
— Как вы вообще оказались вместе?
— Ну как. Люди встречаются, оп — и всё уже произошло. Я была очень молодая. На месте папы мог оказаться любой другой парень.
— И в нем не было ничего особенного? На что ты запала? — Я рубил лук на маленькие, очень маленькие кусочки.
— Почему же. Он был открытым, приятным, да мы почти и не спали вместе. В основном просто проводили время друг с другом. А потом появился ты, и он исчез так же быстро, как появился. Очень недолго все было. Ты часто о нем думаешь?
— Нет, — сказал я. — Я вообще о нем не думаю.
— Ну да, с чего бы. Он тебе ничем не запомнился, никаких следов не оставил в твоей жизни. И потом, у тебя же есть Рольф.
— Как ты можешь говорить, что у меня же есть этот сукин сын Рольф?! Как у тебя язык поворачивается? Эту сволочь кастрировать надо.
Мама смотрела на меня, не говоря ни слова.
— Кастрировать этого сукина сына. — Я набросился на луковицу так, что дольки полетели во все стороны. Слезы лились нескончаемым потоком.
Мама молчала.
Изрубив весь лук до последнего колечка, я отправился к себе читать «Неизвестного солдата». Если вчитаться, хорошая книга.
Я написал полстраницы ни о чем, трижды переписал. На третий раз остался доволен.
Потом услышал, что мама набирает ванну, отправился к ней в спальню и позвонил бабушке.
— Привет, это Йон-Йон.
— Как я рада, что ты позвонил! — Кажется, бабушка действительно обрадовалась.
— Ну да… Я тоже рад с тобой поговорить. Школьное пособие уже пришло?
— Было письмо сегодня утром. Похоже на почтовый перевод.
— Я заберу завтра.
— Приходи после обеда. Я что-нибудь испеку, — сказала бабушка.
Потом я позвонил Элисабет. Растянувшись на маминой кровати, я видел, как мама вылезла из ванны, села на табурет и стала расчесывать и сушить феном волосы, с улыбкой наблюдая за мной в зеркало. Досушив волосы, она вышла и закрыла дверь, Элисабет спросила, что это было, и я ответил — мама вышла из комнаты. Мы говорили, наверное, часа два; распрощавшись, я забрал Элисабет с собой в кровать и ласкал нас, пока мы оба не заснули.