— С днем рождения, — сказал я и протянул сверток.
Мама, довольная, развязала шнурок, развернула зеленую бумагу и открыла коробочку.
— Что это? — Она посмотрела на меня, потом на Навозника, Верит, бабушку и Лену, которые всей кучей наклонились взглянуть.
— О, это вилочки, которыми едят всяких крабов-раков! — Верит захлопала в ладоши. — Мне всегда такие хотелось. Теперь мы сможем есть омаров.
— Слышали историю про норвежскую креветку? — спросил Навозник и откусил разом половину печенья.
— Спасибо, Йон-Йон. Спасибо.
Мама улыбалась мне. Навозник продолжал с набитым печеньем ртом:
— Один радиожурналист задумал сделать репортаж о рыбаках, которые ловят креветок. Вот стоит он на причале, и тут подходит корабль. «Наловили креветок?» — спрашивает он капитана и подставляет микрофон. — Навозник держал недоеденное печенье, как микрофон. — «Три тонны креветок и один норвежский омар», — отвечает капитан.
Мама улыбнулась, а Лена сказала, что уже слышала эту шутку.
— Лишь бы до этих креветок не добрался енот-потаскун, — сказал я, глядя на Навозника.
— Остроумец, — фыркнула Лена. Мама спросила, не хочу ли я торта.
— А дальше я забыл, — сообщил Навозник, устремив взор в потолок и прикусив нижнюю губу. — Кто-нибудь помнит?
— В другой раз, Рольф. — Какой ласковый у мамы голос!
Когда мы с бабушкой собирались домой, мама вручила мне толстый коричневый конверт.
*- Вчера пришло.
На конверте значилось мое имя. Я узнал округлый почерк Элисабет. Отправился в ванную и распечатал конверт. Там оказалось мое письмо. Она его не открывала. Узнала мой почерк. Конверт немного помялся, но не был вскрыт. Я сунул письмо в конверт Элисабет и вышел к остальным. Мы с бабушкой на метро отправились домой в Аспудден. Сидели в последнем вагоне. На перроне я углядел четырех парней — они ехали в первом вагоне. Смурф, Хокан, громила и еще какой-то. Они не оборачивались и не заметили меня — миновали турникет и скрылись. Когда мы с бабушкой вышли на улицу, их уже не было видно.
Сестры и братья! Не говорите ничего, не шепчите и прежде всего не кричите! Но пишите ответ на снегу, но выскребайте ответ ногтями на льду. Есть лишь один вопрос!
О братья мои, о мои сестры! Что есть любовь?
Как-то в середине октября я чуть не столкнулся с ней в коридоре. Уроки уже закончились, на улице шел дождь. Спускаясь, я замедлил шаг, чтобы не подойти слишком близко. Она вышла в дождь, я следовал за ней в толпе других учеников, которые спешили на поезд. Подняв воротник замшевой куртки, она шла быстрым шагом. И тут я увидел, как она что-то уронила. Какую-то бумажку. Листок сдуло на газон, он остался лежать у асфальтовой дорожки. Я остановился, делая вид, что завязываю шнурок. Потом шагнул на траву и поднял листок. Дождь уже успел промочить его. Нет, два листка. На первом значилось: «Напиши свое имя и узнай все о себе». На втором — «Проницательность, эгоистичность, приспособляемость, стремление обладать, надежность, опытный, пунктуальный, реалист, уравновешенный, романтичный, внимательный, заботливый, большой интеллектуальный потенциал, спокойный». Карандашом Элисабет вычеркнула все, кроме «эгоистичный, стремление обладать, опытный».
Внизу она приписала «мерзавец и гнусь». Я сунул бумажки в карман и пошел к автобусу. В этот день я впервые после болезни отправился на тренировку. Переоделся, вышел в зал и начал прыгать через скакалку. После третьего подхода ко мне направился Иво.
— Почет дорогому, мать его, гостю!
— Я болел.
— Неважно выглядишь. Точно начнешь тренироваться?
— Наверное, да.
— Тц-тц-тц. «Наверное»! Что за фигня. Человек или тренируется, или нет. Еще, бывает, бросают. Бегал хоть иногда?
— Месяц — нет.
— Ну-у, тогда из тебя до Рождества ничего не выйдет. Давай включайся. Начали! — заорал он и направился к рингу, где Морган бился с парнем, которого я раньше не видел.
Я делал все, что положено, хотя Иво некогда было подойти ко мне с лапами. Он решил предоставить меня самому себе, раз меня тут не было месяц. Я провел бой с тенью перед зеркалом, десять раундов с грушами и мешками и под конец выдохся.
— Ты куда пропал? — спросил Морган в раздевалке.
— Болел. А потом трудно было снова включиться.
— Тяжело, когда в тренировках дыра, — согласился Морган. — Жуть как тяжело. Надо таскать себя сюда, иначе ничего не добьешься.