— Мы не встречались в Стокгольме? — спрашиваю я.
— А ты швед? — Девушка отвлекается от мороженого.
— Ты же слышишь.
— Ну да.
— Я приехал в Нью-Йорк играть в спектакле.
— В каком?
— «Отелло».
— А. — Девушка высовывает большущий язык и снова принимается за мороженое.
— Ну и язык у тебя. Прямо огромный, — замечаю я.
— Собрался говорить гадости — иди с миром.
— Я не хотел тебя обидеть. Я только хотел сказать — он такой красивый! Большой и красивый.
— У меня красивый язык? — Девушка хохочет. — Ну ты даешь.
— Это же правда! Невозможно красивый. И большой!
Девушка роняет мороженое на асфальт, встает, надевает очки как положено и идет прочь.
— Где ты живешь? — кричу я ей вслед.
Девушка останавливается, оборачивается, качает головой и идет дальше.
— Где ты живешь? — Я рысью бегу за ней.
Мы проходим мимо полицейского. Кожаный ремешок дубинки обернут у него вокруг указательного пальца, полицейский вертит ею в воздухе, дубинка крутится, как пропеллер.
Я проснулся оттого, что надо мной стояла бабушка: руки в карманах фартука, волосы в беспорядке.
— Вы что вытворяете? — спросила она.
— А что?
— Не прикидывайся. Вас видели на Стенкильсгатан.
— А что? — повторил я, с трудом возвращаясь из Нью-Йорка.
— Астрид видела, как вы украли лодку.
Я сел.
— Ты вообще о чем? Не понимаю.
— Я говорила, на каких условиях ты можешь жить здесь?
— Не понимаю, о чем ты.
— Астрид видела, как вы сняли каяк с крыши машины и убежали в лес.
— Вот оно что, — пробормотал я. — Каяк.
— Не пытайся выкрутиться.
— Мы сидели на берегу, разговорились с одной парой. Они рассказали, что не могут снять свою лодочку с крыши машины, потому что женщина вывихнула палец.
— Не выкручивайся. Лучше повтори, на каких условиях тебе можно жить у меня.
— И мы предложили, что сходим им за лодкой. Что тут такого?
— Условия таковы: ты не ввязываешься во всякие мутные дела. Забыл?
Я встал.
— Бабушка, мы просто принесли им лодку. Они нас сами попросили. Ты что, не веришь?
На матрасе, где я лежал, осталась ямка. И прямо посреди нее — пучок сотенных купюр. Бабушка схватила их, поднесла к моему носу.
— А это что такое, позволь спросить?
Она смотрела прямо на меня, качала седыми кудрями.
— За все лето ты даже не попытался найти работу. Ни единого раза. И тут вдруг… — Она пересчитала. — Пятьсот крон! Столько вы выручили за лодку?
— Бабушка, послушай…
— Вор, вот ты кто. Самый обычный вор. Вон отсюда.
— Бабушка!
— Вон отсюда сейчас же.
— Бабушка!..
— Я разве не говорила, что ты вылетишь отсюда в ту же минуту, как только я учую какие-нибудь мутные дела? Не говорила?
— Бабушка, мы спасли девочку!
— Думаешь, раз у меня голова седая, так и не соображает?
— Бабушка, ну спроси Смурфа, когда он придет.
— Я его и на порог не пущу. Вор ты, вот ты кто. Всего-навсего. Самый обычный вор. Какое счастье, что дед до этого не дожил.
— Бабушка, можно им позвонить.
— Кому?
— Этим, чью дочку я спас.
— Позвони, тогда поверю. Телефон вон там.
— Хотя я не знаю, как их фамилия. К тому же их сейчас нет дома.
— Пф! Отговорки.
Бабушка облизнула губы.
— Вон отсюда.
— А где я жить буду?
— У себя дома, как все прочие.
— Мне что, жить вместе с Навозником?
Бабушка подошла к шкафу и достала баул, с которым я ходил на хоккей. Открыла верхний ящик комода и вывалила из него мое белье.
— Вот. Уходи, и точка.
— Бабушка, ты же не всерьез?
— Очень даже всерьез. Чтоб через десять минут тебя здесь не было, иначе я позвоню в полицию и расскажу, что Астрид Стрёмваль со Стенкильсга-тан видела, как двое мальчишек во второй половине дня украли каяк с крыши машины.
Бабушка швырнула мне в лицо сотенные купюры.
— Даю тебе девять минут.
Она выдернула из стены телефонную розетку, забрала телефон и хлопнула дверью.