- Как обычно, я думаю. Секс и извращения, очень горячо и интенсивно, и так далее, и так далее.
- И так далее и так далее?
- Я оставлю “так далее” тебе.
- Секс, извращения и так далее. - Тон Сорена был строгим, но веселым. Профессорским, как учитель, пытающийся найти зерно смысла в ответе очень глупого ученика.
— Не могли бы вы быть более конкретным?
На самом деле он мог. Кингсли вспомнил, кем он был тогда — уже не тощим, напуганным подростком, а взрослым мужчиной, человеком, которого справедливо боялись другие мужчины.
И он точно знал чего хотел.
Кровать Сорена была красивой, ей было двести или больше лет. Дуб с ручной резьбой на уголках. Неудивительно, что через двести лет дерево потерлось и поцарапалось. На кровати оставило свой след не время, а Сорен и Нора. Кингсли собственными глазами наблюдал, лежа на этих подушках, как Сорен хлестал ее, пока она была прикована наручниками к спинке кровати. Порол ее, а затем трахал. Все эти царапины, эти выбоины, эти бороздки — все они были воспоминаниями о ее ночах здесь.
- По всей твоей кровати вмятины и царапины, — сказал он. — Ты когда-нибудь это замечал?
- Замечал, - сказал Сорен, прикасаясь к глубокой борозде на изголовье. - Если когда-нибудь уеду, кровать придется покрыть новым слоем лака.
- Все это ее, — сказал Кингсли. - Ты связываешь ее здесь, используешь флоггер и кнут, порешь ее. Ни одна из отметин не принадлежит мне. Я не оставлял больше, чем царапину.
- Ты бы хотел оставить царапину или две на моей кровати?
- Я бы хотел, чтобы ты трахнул меня так сильно, что столбики кровати отломились, но я соглашусь на одну или две свои. - Он поглаживал следы, оставленные наручниками, карабинами, отчаянными ногтями.
Кингсли тоже хотел оставить здесь свой след. Что-то постоянное. Что-то, что осталось бы позади и объявило миру: «Здесь был Кингсли».
— Тогда давай оставим несколько отметок. - Сорен слегка коснулся губами Кингсли и прошептал слово, от которого у Кинга перехватило дыхание. - Глубоких.
Глава 5
Сорен приказал ему раздеться. Кингсли подчинился, но медленно. Он хотел, чтобы сегодня все было медленно. Без спешки. Не торопясь. Пусть вечер продлится как можно дольше.
Он снял свой жакет, бросил на спинку стула. Затем расстегнул рубашку, ловко осовобождая, пуговицу за пуговицой. В это время, Сорен открыл большой сундук. Под аккуратно сложенными простынями и одеялами были спрятаны все игрушки Сорена. Флоггеры. Кнуты. Манжеты. Тонкие стеки. Кожаные манжеты. Защелкивающиеся крючки. Распорные планки. Манжеты для ног.
Кингсли становился все более возбужденным с каждой секундой, и тишина наполнялось тяжестью возможного. Сняты ботинки. Сняты носки. Сняты брюки. Больше снимать было нечего.
Сорен достал из сундука кольцо. Большое металлическое кольцо. Определенно не эрекционное, если только член не принадлежал самцу слона.
- Что это? - Спросил Кингсли.
- Ты хотел оставить следы на моей кровати, - ответил Сорен, положив металлическое кольцо на верхушку деревянного столбика, где оно расположилось как кольцо, брошенное на крючок во время карнавальной игры. - Твои следы. Она не может достать до этого кольца. Думаю, ты сможешь.
Сорен взял две кожаных манжеты. Кинсли был ростом шесть футов, но даже в этом случае ему придется вытянуться, чтобы быть прикованным к кольцу. Чем выше были связаны его руки, тем менее устойчиво он мог стоять и тем более уязвимым он был, несомненно, именно поэтому Сорен подумал об этом.
Сорен небрежно бросил манжеты на кровать, затем расстегнул свою рубашку. Он бросил ее Кингсли, который знал что делать. Он аккуратно сложил ее и положил на спинку стула, и вот так просто ему снова стало шестнадцать. Так это было. И так это будет. Только на этот раз, он надеялся, будет без ужасного конца.
Из сундука с игрушками, Сорен достал флоггер с промасленными кожаными концами. Кингсли закрыл глаза, и выдохнул тихое “Merde.” Промасленная кожа это плохо. Промасленная кожа означала острые, жгучие ощущения. Промасленная кожа была не для новичков, потому что промасленная кожа могла причинить серьезную боль.
- С Норой ты его не используешь, не так ли? - Спросил Кингсли.
- Никогда. Хотя я угрожал ей. Держит ее в узде, более или менее.
Он одарил Кингсли злобной, почти демонической ухмылкой. Затем Сорен подошел ближе и прижался своей обнаженной грудью к Кингсли. Контакт кожа к коже был восхитительным, электрическим. Член Кингсли напрягся. Ему хотелось трогать и сосать, но ночь только началась. Облегчение наступит через несколько часов.
Флоггер висел на запястье Сорена за ремешок, и когда он слегка (а потом не так слегка) обхватил шею Кингсли, то почувствовал, как хвосты нежно коснулись его обнаженной спины.
- Я бы никогда не использовал его на Элеанор, - сказал Сорен, глядя в глаза Кингсли. - Я сохранил его для тебя.
- Что я сделал, чтобы заслужить такую честь?
- Ты появился.
Губы Сорена нашли его губы, целовали глубоко, но слишком быстро. Он поднял запястье Кингсли к своим губам и сильно укусил в точке пульса, достаточно сильно, чтобы прокусить кожу. Лишь отметины зубов, но это спровоцировало поток острой боли по его телу. Проступила кровь, не больше, чем от укола булавкой, но зрачки Сорена расширились при виде этого, пока в его глазах не стало больше черного, чем серого.
Сорен медленно опустил руку Кингсли и прижал ее в центру своей груди. Кингсли ощущал под своей ладонью ровное и сильное сердцебиение Сорена. Затем Сорен взял один кожаный браслет и обернул его вокруг запястья Кингсли, застегнув его своими быстрыми и ловкими пальцами… пальцами, которые делали это столько раз, столько ночей, что он наверняка мог бы сделать это во сне. Кожаные манжеты стерли небольшую ранку от укуса на запястье Кингсли. С каждым вздрагиванием, каждым поворотом он чувствовал ее.
Разумеется, именно поэтому Сорен и сделал это.