Зинуля (непоколебимо). Нет!
Федор Иванович. Я прошу тебя, как просил бы свою сестру, своего сына — поедем! Это глупо — здесь сидеть. Глупо! Глупо! Глупо!!
Зинуля. Нет! Нет! Нет!
Федор Иванович. Тогда извини. (Поднимается.) В таком случае, если не возражаешь, я воспользуюсь твоим предложением: скажу Валентине Семеновне, что я сюда не поехал… передумал…
Зинуля. Аааа… аааа…
Федор Иванович. И тебя попрошу, в случае чего подтвердить: меня здесь не было. Договорились?
Зинуля. Аааа… аааааа… ааааа!..
Федор Иванович. Последний раз прошу и советую — поедем.
Зинуля не отзывается, плачет.
Тогда прощай. (Поворачивается, чтобы уйти.)
Зинуля (стонет). Аааааа… ааааа… ааааааа!..
Зинуля стонет все пронзительнее, и Федор Иванович, не выдержав, останавливается. Какую-то секунду кажется — он сейчас вернется. Но нет, вобрав голову в плечи, ссутулившись, пошагал дальше.
Ааааа!.. Ааааа!.. Ааааааааааа!..
Коридор женского общежития. Нина и Юра в том же углу, в той же позе. Из комнаты доносится хмельное пение, женский и мужской голоса тянут старинную песню. День рождения, хоть и несколько поприглушеннее, не так звонко, но продолжается. Появляется взволнованная Валя.
Валя. Нинка! Ну, Нинка! Ну-ка, оторвись от него, иди сюда!
Нинка неохотно расстается с Юрой, подходит к Вале.
Он к ней не поехал! Что делать будем?
Нина. Как не поехал?
Валя. Так. Сейчас вызвал меня: «У нас, говорит, с Зиной позавчера произошел полный разрыв. Я подумал и решил не ездить. Я прошу, говорит, чтобы ни случилось, мое имя не упоминать… У меня семья…»
Подходит Клава, нагруженная грязной посудой.
(Клаве.) Он к ней не поехал! Что делать будем?
Клава. Как не поехал? Почему?
Валя. Потому! Какая разница — почему? Что делать будем? Лес же, ночь! Надо поехать туда, побыть с ней до утра!
Нина. Ну, поезжай! Что ты всех агитируешь… Поезжай! Автобусы еще ходят. Я не поеду! Она же будет измываться, отгонять, прогонять, «хочу сидеть одна!».
Клава. Может, начальнику позвонить?
Нина. Да не надо ни звонить, ни ездить туда! Надо сходить к Петренко на квартиру. Кроме него никто ее оттуда не вытащит!
Клава. Ну, пошли!
Квартира Петренко.
Петренко в мягких домашних тапочках, в новеньких синих трикотажных штанах, в майке; за ним — его жена, полноватая женщина, завитая, в цветастом халате.
Петренко (встречая девушек). О, какие гости! Что стряслось, девчонки?
Клава. Зина до сих пор сидит в лесу! Надо что-то делать!
Петренко. Во дает! (Смеясь, поворачивается к жене.) Ты слышишь? Она еще там сидит! Я тут жене рассказал, пришел с работы, так она чуть со смеху не подохла!
Жена Петренко. Она у вас не больная?
Нина. Не больная, но болеет!
Клава одернула Нину.
(Отмахнувшись.) Да ладно!
Петренко. Ну, садитесь, в ногах правды нет. (Отодвигает стулья.) Я был уверен, вы забрали ее, она давно дома…
Девушки рассаживаются вокруг стола, Петренко садится на диванчик, рядом с ним опускается жена. Видно, что Петренко и его жена — одно единое, именно две половинки, а не каждый сам по себе, видно, что в этом семействе царит полное доверие, никаких скандалов, никаких ревностей — глупостей, все прочно притерто, все навек.