Нина. Как было? Мы видим — ее нет. Пошли к нему. Он не хотел. Я его уговаривала… жалко же, она еще темноты боится. Он привез ее и ушел домой. Но тут мы допустили ошибку: надо было ее не в комнату, а в кладовке закрыть — там окна нет, она бы заснула, и все. Мне в голову не приходило, что она может на простынях спуститься. Спортом она не занимается, откуда я знала, что она такая прыткая…
Виктор Николаевич. А почему сами не остались с ней?
Нина. Как почему? Утром же на работу. У нас работа нелегкая — если ночь не поспишь, не очень-то…
Петренко. Теперь ты, Клава, подтверди — все было так, как Нина сказала? Или не так?
Клава плачет и кивает. Звонит телефон.
Виктор Николаевич (поднимает трубку). Слушаю. Здравствуйте, Борис Емельянович… Да, я ему не разрешил… Борис Емельянович, я силу применять не буду… силы слишком неравные, понимаете? Зачем вы сюда примешиваете то, чем здесь и не пахнет? Ну и что, если к ней люди подходят… Пускай подходят. Я не дам ее трогать — я сейчас сниму бригаду мужиков и они будут ее охранять! Вы что, хотите таким способом нашу с вами вину свалить на нее, девчонку? (Резко.) Борис Емельянович, она там сидит — «за», а не «против». Понимаете — «за»! Она больше «за», чем мы с вами, вместе взятые! Не надо переворачивать все с ног на голову. (Спокойнее.) Да, он здесь, стоит передо мной… не признается. Я передаю дело в прокуратуру. Это не просто так… обидел девчонку. Это самая настоящая расправа… за то, что человек честно выполнил свои служебные обязанности. Да еще с причинением ущерба государству! Он должен за это отвечать. А то он думает — ему все сойдет… Хорошо, я буду вам звонить. (Кладет трубку.)
Петренко. Вы, Виктор Николаевич, поосторожней! На горло брать не надо! Нашли дурачка. Это я на вас могу подать в суд… за клевету! (Кричит.) Не звучало слово водозабор! Понимаете — не звучало! Вы докажите, что звучало, и тогда будем разговаривать! А если вы не знаете, как ее убрать оттуда, я в этом не виноват! Я не устраиваю посиделок на пеньках, как она! Я честно работаю! С шести утра за баранкой каждый день, по десять-двенадцать часов! Без выходных!.. Расправа… Это вы ее, между прочим, сняли с должности, а не я. У меня такой власти нет — снимать людей. А теперь вдруг решили добреньким быть? Я вам сказал — она больная, чокнутая! Вы где-нибудь слышали, чтобы нормальный человек бросался на колени перед самосвалом? Надо вызвать скорую и отправить ее — в больницу… вот и все. Все равно вам придется это сделать. И чем раньше, тем лучше. Для вас!
Виктор Николаевич (бледный, медленно поднимается. К девчатам). Выйдите. Я вас потом позову.
Нина и Клава выходят из кабинета.
(Подходит к Петренко, берет за грудки.) Слушай, ты! Ей девятнадцать лет, ты! Я за такие вещи могу задушить, понимаешь?! (Орет.) Вот так возьму сейчас, и все!..
Секретарь (быстро входит). Виктор Николаевич…
Виктор Николаевич (перебивает). Потом! Уходите отсюда! (Снова поворачивается к Петренко.)
Секретарь. Я хотела сказать… Сейчас звонили… Коптяева уже на работе.
Виктор Николаевич. Как — на работе?
Секретарь. На работе…
Виктор Николаевич. Ну-ка проверьте. Да не ходите туда, отсюда позвоните!
Секретарь (подходит к столу, поднимает трубку одного из телефонов). Будьте добры, соедините меня с растворным. (Кивает Виктору Николаевичу.) Здравствуйте Зинуленька! Беспокоит Ирина Григорьевна. Меня попросили узнать, сколько бетона выдано с начала смены?.. Сорок два кубометра. Спасибо, дорогая. (Кладет трубку, Виктору Николаевичу.) Очень корректно, спокойно ответила.
Пауза.
Петренко. Я могу идти?
Виктор Николаевич. Пока можете идти! Но только пока!
Петренко, усмехнувшись, выходи
(Секретарю.) Позвоните в трест…
Секретарь. Сказать, что…
Виктор Николаевич. Да-да! Меня ни с кем не соединяйте!
Секретарь выходит из кабинета. Опустошенный, разбитый, Виктор Николаевич опускается в кресло. За эти несколько часов он сильно изменился — лицо вытянулось, постарело. Глаза его смотрят сейчас очень грустно.