В его глазах промелькнуло что-то, похожее на удивление, смешанное с недоверием.
— Так, значит, вы его любите? — он позволил себе изумиться. — Неужели мадонна Паола Сфорца ди Сантафьор, одна из самых знатных и богатых синьор Италии, неравнодушна к новоиспеченному владельцу нескольких акров [Акр — английская мера площади; 1 акр равен 0,4 га] бесплодной земли?
— Я полюбила его, ваша светлость, намного раньше. Я полюбила его, когда он был шутом в Пезаро, и меня не оттолкнул жалкий наряд, который ему приходилось носить в те времена.
Он рассмеялся каким-то странным смехом.
— Что и говорить, — покачал головой он, — всю жизнь я жаловался на лицемерие окружавших меня людей, мужчин и женщин. Но ваша откровенность удовлетворила бы самого страстного поборника истины. Не сомневаюсь, что сам Понтий Пилат [Понтий Пилат — римский прокуратор (наместник) провинции Иудеи в 26-36 гг. В его правление был, согласно христианскому вероучению, казнен Иисус Христос] не остался бы разочарован, познакомившись с вами. Но что я скажу своему кузену Игнасио? — неожиданно посуровел он.
Паола молча потупила взор, словно покоряясь неизбежному, да и я в это мгновение почувствовал себя крайне не ловко.
— Ваша светлость, — собравшись с духом, сказал я, — если вы заберете мадонну Паолу с собой в Пезаро, мне не нужен замок Бьянкомонте. Без мадонны Паолы такой подарок не имеет никакой ценности для меня.
— Нет, на это я никак не могу согласиться, — задумчиво произнес он после небольшой паузы и своими длинными и изящными, как у женщины, пальцами потеребил каштановую бороду. — Вы спасли мне жизнь и заслуживаете должной награды.
— В таком случае, ваша светлость, в награду за ваше спасение сделайте меня счастливым, и мы квиты.
— Синьор, — воскликнула Паола, с мольбой протягивая к Чезаре руки, — если вам самому известно, что такое любовь, не лишайте нас счастья.
На его лицо словно наползла тень, но в следующее же мгновение оно вновь прояснилось и приняло свое обычное непроницаемое выражение. Он взял руки Паолы в свои и посмотрел ей в глаза сверху вниз.
— Меня часто называют жестоким, кровожадным и бесчувственным, — словно жалуясь, начал он. — Но я не в силах отклонить столь горячую просьбу. Я думаю, что Игнасио сможет подыскать себе подходящую пару где-нибудь в Испании, и если он захочет познать радости семейной жизни, то постарается выбрать такую невесту, которая без всякого принуждения согласится пойти за него. Что же касается вас двоих, то Чезаре Борджа навсегда останется вашим другом. Я обязан вам столь многим, что не могу поступить иначе. Я буду у вас шафером и этим постараюсь оградить вас от неблагоприятных последствий, которые, в противном случае, может иметь ваша свадьба.
Все считают, что Паола Сфорца ди Сантафьор умерла. Что ж, пусть они и дальше пребывают в заблуждении. Филиппо, конечно, должен знать правду, но я сумею убедить его более спокойно взглянуть на то, что произошло с его сестрой. Он непременно попытается противиться заключению брака между вами, обосновывая свои возражения тем, что вы занимаете слишком разное положение в обществе. Однако, если он спросит мое мнение, я отвечу, что знатностью рода мы обязаны игре случая, и благородство происхождения мадонны Паолы вполне уравнивается благородством души мессера Бьянкомонте, — тут он улыбнулся своей загадочной улыбкой и продолжал: — Мне помнится, когда-то вы изъявляли желание поступить ко мне на службу, мессер Бьянкомонте. Если военная карьера все еще привлекает вас, я уверен, что вы сумеете добиться в своей жизни куда большего, чем возвращение своей вотчины.
Мы с Паолой от всей души поблагодарили герцога, но я попросил его не настаивать на своем предложении, сколь бы соблазнительным оно ни было.
— Бьянкомонте с колыбели оставалось пределом моих мечтаний, — пояснил я. — Поселившись там вместе с мадонной Паолой, я навсегда распрощаюсь с честолюбивыми замыслами, которые чреваты излишним беспокойством и гибельной неудовлетворенностью.
— Что ж, как вам будет угодно, — вздохнул Чезаре, и прежде, чем он успел что-либо добавить, в соседней комнате раздался душераздирающий крик.
Он резко вскинул голову, и на его губах появилась слабая улыбка, а мадонна Паола побледнела как мел: нетрудно было догадаться, о чем она вспомнила в эту минуту.
— Из губернатора Чезены вытягивают правду, — сказал Чезаре. — Мне кажется, мадонна, нам лучше уйти отсюда. Голос Рамиро становится недостаточно музыкален для вашего слуха.
Позвольте мне остановиться на этом. Я хочу только добавить, что мы с Паолой обвенчались на следующий же день, в рождественский сочельник, а ранним утром в Рождество мы отправились из Чезены в Бьянкомонте в сопровождении эскорта, который Чезаре Борджа любезно предоставил нам.
Выезжая из крепостных ворот, мы в последний раз увидели Рамиро дель Орка. В центре городской площади, прямо на снегу, стояла плаха, возле которой лежала бесформенная масса, почти целиком скрытая от любопытных взоров богатой темно-лиловой мантией. Рядом с плахой была воткнута пика, и на самом ее верху торчала голова Рамиро дель Орка, невидящим взором глядевшая на город, которым он управлял с такой беспримерной жестокостью. Паола содрогнулась, закрыла глаза и осмелилась вновь открыть их лишь тогда, когда мы миновали этот ужасающий символ правосудия Чезаре Борджа. И чтобы заставить ее поскорее забыть столь ужасное зрелище, мне всю дорогу пришлось отвлекать ее разговорами о том, как обрадуется моя матушка, увидев нас, и как дружно мы заживем все вместе в Бьянкомонте.
Я не собираюсь выводить мораль из своего повествования. Я не хочу заканчивать его элегантным наставлением, подобно тому, как делает это неподражаемый мессер Боккаччо, которому я весьма многим был обязан в свою бытность придворным шутом в Пезаро. Да и есть ли у меня право сказать вместе с ним: «Вот почему, милые дамы — или „благородные синьоры“ — следует избегать вот этого и остерегаться вон того»? Не стану отрицать, главная цель написания этой истории состояла в том, чтобы развлечь ее читателя. Но существовали также иные, и достаточно веские основания, побудившие меня взяться за перо: мне хотелось восстановить историческую справедливость, которую мои современники исказили самым постыдным образом. Во многих хрониках подробно описывается, как синьор Вителоццо Вителли и его сообщники были варварски задушены в Сенигаллии по приказу Чезаре Борджа, но ни в одной из них — и я не верю, что это произошло исключительно по неосведомленности составителей — не упоминается о причинах, вынудивших герцога поступить с ними столь безжалостно. Вследствие столь пристрастного подхода к описанию действительно имевших место событий, создается впечатление, что герцог, подчиняясь садистским наклонностям своей неуправляемой натуры, расправился с ни в чем не повинными людьми, и личность самого Чезаре Борджа начинает представляться читателю в весьма невыгодном свете, чего, собственно говоря, и добивались хронисты, добросовестно исполнявшие волю тех, кто платил им за эту фальсификацию.
Чтобы помешать этим борзописцам окончательно очернить герцога Валентино, бывшего кардинала Валенсии, выдающегося полководца и незаурядного человека, здесь изложены факты, свидетелем которых оказался ваш покорный слуга, а также приведена подлинная история мадонны Паолы Сфорца ди Сантафьор, — подлинная, заметьте, а не вымышленная, сколь невероятным ни показалось бы скептикам ее чудесное воскресение из мертвых.
Солнце уже клонилось к закату, когда мы подъезжали к Бьянкомонте, к скромному домику, служившему жилищем моей матушке. Мы вновь разговорились о ней, и внезапно Паола обернулась ко мне и с напускным беспокойством спросила:
— Синьор Бьянкомонте, как ты думаешь, она полюбит меня?
— Разве может кто-то не любить тебя, синьора Бьянкомонте? — в том же тоне отозвался я.